Уже в десятом классе, а все еще не проснулись? Доброе утро!
Этим утром Габриэла держалась отлично. Почистила зубы лечебной пастой (соленой!), позавтракала хлопьями с миндальным молоком (полезным!), и все это, слушая классическую музыку (классическую!).
В семь пятнадцать папа, как обычно, еще спал, а мама, тоже как обычно, носилась по дому с телефоном в руках.
– Твоя бабушка мне не отвечает, Габриэла. Вчера кто-то загрузил в “Ютуб” видео – она там орет на людей в поезде. Какой позор!
Габриэла была слишком сосредоточена на обдумывании своего преступления, чтобы воспринять эту информацию, и вообще она давно уже не следит за нескончаемой войной между мамой и бабушкой.
– Стой! – Мама поймала ее уже в дверях. – И не говори, что я плохая мать.
Габриэла взяла у нее пакет с завтраком и подумала: ты не плохая, ты даже слишком хорошая – приготовила бутерброд для преступницы, лгуньи, которая знает, какой она выйдет из дома, но не имеет ни малейшего представления, какой вернется.
Никогда еще она не пропускала школу, но сегодня выбора у нее нет. Вопрос жизни и смерти.
Если цена одного напитка втрое больше цены жевательной резинки…
В магазинчике на бульваре Бен-Цион Габриэла покупает жвачку со вкусом вишни. Она испытывает странное удовольствие, когда тянет за тонкую ленточку, вспарывая прозрачную упаковку. Подушечка лопается между зубами и выпускает свой химический сок. Вкус сбивает с толку, в нем нет ровным счетом ничего от ягод, но нёбу все равно приятно – сладко и прохладно. Вкус Йонатана.
Чем ближе Габриэла подходит к цели, тем сильнее кусают ее невидимые муравьи за щиколотки. На улице Буграшов правый глаз начинает предательски дергаться. Мозг – организатор преступного замысла – больше не желает ни за что отвечать и практически впадает в кому. Габриэла плетется вдоль кладбищенской стены по улице Трумпельдор и представляет, как бы Йонатан прокомментировал это. Например, как фильм о животных: “Известно, что габриэлы плохо функционируют по утрам, а в холодные дни вообще с трудом перетаскивают свое тело с места на место”. Сейчас ей кажется вполне логичным, что труп тоже называют словом “тело”.
Она пытается представить себе узкую кровать в комнате Йонатана – видела однажды набросок углем, который тот сделал. Интересно, а солнечный свет из окна на самом деле падает прямо на подушку? Если вдруг так сложится, хоть это и кажется невозможным, что она сегодня ляжет на эту кровать, на эту подушку, а солнце будет светить ей в лицо, то она уверена, что даже не моргнет – изо всех сил станет держать глаза открытыми, пока не польются слезы. Она давным-давно не плакала. Семь дней, если быть точной.