.
Жил и был наш главный герой будучи совсем младенцем, чрез чур плавно возвышаясь к спасению по ступеням жизни, где бы он ни был до невзрачного настоящего, что всегда потерто и блекло, он зачастую, что означает раз или два в год, бывал в сих местах с матушкой у дедушки и бабушки в гостях. Именно потому, сурдинисто окинув взором давно не открывавшиеся паутинистые деревянные двери, он, последовав их знакомому мановению после параллельного движения вдоль длиннющего деревянного шкафа, проходил сквозь них на ничем не примечательный пустой балкон.
На защиту настоящего времени с первого же шага вступал леденящий голые стопы бетон, что всеми силами, но безуспешно, пытался вернуть нашего героя в канонодлежащее положение. Что есть физические страдания, коли есть страдания души, что уже несут в себе путь к исправлению и причащению истины? Именно потому, сделав одинокий шаг навстречу застывшему окну, ему не мешал ни холодный пол, ни немая пустота, ни надтайной зритель. Главный герой видел воздух и тому несознанно возмышлял своим неизведанным: Что есть правда, если у каждого она за своей пазухой? Правды нет и нет своей правды каждого, ведь если бы у каждого был свой воздух, то каждый бы издох без воздуха. Правда должна быть словно всеобщий воздух, она должна быть одной для всех, она должна быть неизменной вовеки. Правда обязана быть больше воздухом, чем воздух, она обязана вне времени и вне места, и потому ее нет. А правда ли, что я был и что я есть?
После того взор его слегка перисто, взъерошено очертался, видя обрамленные линии зеленеющих деревьев, какой-то незнакомый асфальтный тротуар и случайных людей идущих по нему. Эти деревья были столь же игриво восприрождены, как и много лет тому назад где он, подставляя под неловко взбиравшиеся соскальзывающие маленькие пухлые ножки деревянную шатающуюся и скрипящую табуретину ростом с половину себя, несоизволив постучать, вторгался к тому же самому виду из окна, где и состоялось одиново первое и единственное, еще девственное неловкое знакомство вида из окна тех засвидейтельствовавших собою природность рассвета деревьев и собственного взора.
К тому действию он уже не был в собственной плоти, но он того не понимал и то отсутствие ощутимости было лишь одним из многих его отсутствий привычных человеку мер толкования собственного