Мы доезжаем и я выхожу из машины, прощаюсь с ним так, словно мы знакомы чуть больше, чем полчаса. Передо мной квартира, в которой я некогда прожил больше 20 лет. Интересно, насколько сильно слово “некогда” выбивается из общего контекста – я думаю про себя, не вслух, что было бы вернее сказать, что “некогда” я отсюда уехал, некогда я купил билет в один конец и некогда я почему-то решил, что мне стоило бы вернуться и попробовать начать всё сначала именно тут.
Вашингтон, Нью-Йорк, Рим, Токио, в конце концов – даже в Валенсии я мог бы назвать как минимум несколько кладбищ, но тут… тут ни одного.
Самолёт приземляется в Вашингтоне, выкатывается за пределы ВПП в Токио, в Нью-Йорке состав сходит с рельс из-за постороннего объекта, в Риме мы танцуем под пластинку “The Smiths”, в Париже мы впервые целуемся, в Праге я вижу её голой, а в Амстердаме она предстаёт передо мной во всей красе – я пытаюсь уловить каждую фибру её души – и понимаю, насколько она прекрасна в том виде, в котором я вижу её сейчас – она абсолютно нага, но в моих глазах она всё ещё в одежде – я вижу её джинсы, ремень, бьющийся о её колени, оправа её очков уже сломана, но она даже и не думает об этом, она идеальна такой, какой она есть – и вот я спрашиваю, а зачем я тебе, но она молчит – я вижу, как её отражение в зеркале мутнеет, сначала исчезает правый глаз, затем ухо, постепенно растворяется нос, нога, рука – и вот она исчезает полностью – а я бьюсь грудью о зеркало, избиваю руками стену, с моей спины стекает, кажется, литр крови, а голова всё также продолжает лежать на рельсах – и тут я слышу, как передо мной тормозит состав и мир постепенно погружается во тьму – и я думаю про себя о том, как всё же он, этот мир, прекрасен. Клуб отчаянных самоубийц-домохозяек. В пасту полагается добавить чуточку цианида, но во избежание отёка не добавляйте сыр – во всяком случае, на него у вас аллергия.
Дверь открывается. Она смотрит на меня, а сзади стоит её муж – он спрашивает, кто пришёл и выходит в коридор посмотреть. Завидев меня, разворачивается и двигается в обратном направлении.
Мы знакомы? – спрашиваю я.
А что ты тут делаешь?
Столько боли в её голосе – будто комета эпохи разбилась о горы Тибета и вот, я, окровавленный, опечаленный и мёртвый, вынужден отчитываться за то, что “некогда” позволил себе умереть.