В полупустом вагоне метро он иногда вспоминал Гогу в роли манящей сирены и улыбался, склонившись над книжкой.
– Извиняюсь, чего там смешного пишут? – спросил сосед, небритый мужик с пустым рюкзаком на коленях, распластанным, как жаба.
– Да так… Одному любопытному голову дверью прищемили. А он песню запел.
– Не смешно, – сказал сосед через несколько минут. – Чего тут смешного? Мудак он и больше никто. Эх, жизнь!.. Ему, стало быть, голову в дверь засунули, а он – петь. Говорю же, мудак. Его, стало быть, вешать соберутся, а он за веревкой побежит. Вот такой у нас нынче народ. А потом обижаются. Энтузиасты, иху мать! Батраки. Сталина на них нету!
Тут подоспела станция «Царицыно», и мужик пошел вон. Должно быть, на серпуховскую электричку собрался. Батрак дачный… Читать детектив Толмачеву расхотелось. До конца, до станции «Красногвардейская», он размышлял над тем, как неожиданно воспринял попутчик его незамысловатую иронию. Ну ладно, это они батраки, продолжал он думать, шагая через пустырь, полный бодрого собачьего бреха. И спросил себя, нащупывая прорезь дверного замка: а ты кто?
Неотвязный этот вопрос ворочался в голове, пока разогревал котлетку с макаронами, пока чай пил, поглядывая на ряды освещенных окон напротив. Теплый весенний ветер шевелил занавеску, далеко внизу у автобусной остановки бренькала гитара. Пирамида из батраков, додумал он наконец.
Нижние ишачат на верхних. Не важно, как называются составляющие пирамиды – рабочие, ученые, министры или банкиры. Все батраки. И психология батрацкая: день до вечера, на корочку хлеба заработаем. А на маслице украдем.
Не часто нападало на Толмачева желание поразмышлять на отвлеченные темы, не связанные напрямую с работой. Не часто. Но нападало. В таких случаях он шел выпить-закусить, музыку послушать. Или девушек в гости приглашал. Как правило, это помогало, уводило с философской стези. Но именно сегодня не мог Толмачев прибегнуть к апробированным средствам блокировки перевозбужденного сознания, потому что взял у Шаповалова до понедельника материалы операции «Примабанка» и хотел за выходные кое с чем разобраться. А с похмелья или после свидания работа на ум нейдет.
Закончив сиротский ужин, Толмачев провел в жизнь третий, самый радикальный вариант борьбы с посторонним шумовым фоном в голове: встал под душ и начал вертеть ручки в стороны, подвывая на температурных пиках, словно машина на затяжном подъеме.