И тем не менее я озадачила даже саму себя, объявив о своей помолвке при свидетелях с галереи Уайтхолла. Зачем я это сделала? Есть такие, кто считает меня мастерицей хитроумных игр и политических жестов, но тут даже я сама терялась в догадках относительно собственных мотивов. Быть может, мне хотелось испытать, пусть всего на день, те чувства, какие испытывает будущая невеста. Ибо наша помолвка продлилась всего день. В ту ночь я так и не сомкнула глаз от страхов и дурных предчувствий, одолевавших меня.
Когда рассвело, я поняла, что не могу идти дальше.
Я сказала Франциску, что еще одной такой ночи попросту не переживу. Я вернула ему кольцо и закрыла для себя вопрос замужества раз и навсегда.
Ди не ошибся, Франциску не выпало счастливой судьбы. Он бесславно умер от лихорадки (не был убит и не совершил самоубийство, если, конечно, не считать самоубийством готовность выйти на поле боя) всего через два года после того, как отплыл от наших берегов в новой попытке снискать славу на нидерландской земле. Я носила по нему траур. Я оплакивала смерть моей юности.
А что же Дадли? В конце концов мы возобновили отношения, но между нами всегда стояла она. Она вечно маячила где-то на заднем плане, плетя козни и интриги, точно паучиха. Их сын умер совсем маленьким; больше детей у них не было. Дадли был безутешен; помимо того, что он любил мальчика, ему отчаянно необходим был наследник. Что толку от пожалованного ему титула графа Лестера, огромного поместья и замка Кенилуэрт, если не будет сына, которому все это можно передать? Так оно и случилось.
Теперь Франциск и Дадли лежали в земле, не оставив потомства, а мы с Летицией остались жить.
Ноздри мои защипало от едкого запаха. В западном окне догорал закат над Мортлейком. Уолсингем застонал и заметался. Прошлое промелькнуло в моей памяти в один миг и растаяло. Я снова очутилась в настоящем. Успевшая вернуться с охапкой ароматических трав Фрэнсис одну за другой отправляла сухие былинки в огонь. Их запах вернул меня к реальности.
Я улыбнулась ей. Дневник, оставленный в кресле, исчез. Она сама о нем позаботилась.
Уолсингем умер три дня спустя. Хоронили его ночью – из опасения, что на похороны заявятся кредиторы и станут требовать причитающееся. Так не подобало. Как я уже говорила, если бы у Англии были деньги, ее верный слуга не умер бы такой смертью, а отправился на заслуженный отдых богачом. Те, кто служил мне, платили за свою верность немалую цену. Мне оставалось только надеяться, что Господь вознаградит их лучше моего.