Вторую странность списать на вкусовщину и недостаток женской красоты на квадратный метр сверхсекретной лаборатории в заснеженной степи Казахстана никак не получалось, даже если очень хотелось.
Кожа космонавта Королевой светилась нежным неоновым светом. И чем больше вокруг было света, – любого, электрического или естественного – тем ярче сияла космонавт Королева. В темноте свет этот становился едва виден, но его вполне хватало, чтобы придавать помещению, где она находилась, эффект сказочный, если не сказать потусторонний.
Источник свечения не был идентифицирован. Срезанный образец кожи какое-то
недолгое время тоже давал эффект свечения, но потом гас, и в принципе ничем больше не отличался от кожи обычного человека. Хуже всего было то, что крохотные частички эпидермиса, отшелушившиеся от кожи Королевой естественным путем, какое-то время мерцали нежно-голубым в пространстве, парили в воздухе, оседали на предметах интерьера, концентрировались в углах и прочих труднодоступных местах, где обычно и залегает пыль. Мы же этим дышим, ужасался Шепелев. Кашлял, чихал, в тайне от всех пил на всякий случай антибиотики, а потом страдал резкими болями в животе.
Королеву изолировали. Поместили «под стекло», как выразился Шепелев. В прозрачный куб, снабженный фильтрами и прочими приспособлениями. Королева теперь постоянно находилась внутри куба, источая свой неземной свет.
Когда волна исследований спала, и большая часть ученой братии с Лабы улетела, Шепелев приходил к ней каждый вечер – “понаблюдать”. Хотя по началу и смущался, потому что космонавт Королева находилась в этом кубе абсолютно голая. Из-за этих ритуальных «наблюдений» Зоя не то чтобы ревновала, скорее насмешничала над ним. Шепелев же объяснял свою тягу к прекрасному научным интересом.