Слово Вирявы - страница 4

Шрифт
Интервал


– Давай дело, хозяйка!

– Ну шутни-и-ик! Такого номера ты еще не выкидывал. Где куриное яйцо взял?

– Из корзинки. Подложил тебе во сне! Дело давай!

– Я тоже рада тебя видеть! – засмеялась Варя. – Ну что ж, для начала убери с пола все осколки. Опасно ходить стало. Потом приготовь завтрак. А я пока в душ.

Гость поморгал совиными глазенками, покрутил головой, подтянул хвостик и упруго соскочил с ладони.



Варя уложила на голове чалму из полотенца и вышла из ванной. На кухне уже что-то скворчало. Пахло приятно. У стены она заметила несколько пирамидок из осколков.

– Я только крупные собрал. Мелкие потом! – раздался деловитый писк. – Завтрак готов!

Она не поверила своим глазам. На столе горкой возвышались пышные ноздреватые блины. Неужели пачат успел напечь? Искусный поваренок как раз снимал со сковороды последний блинчик. Ну как снимал – засунул под него деревянную ложку и прыгнул на кончик рукоятки. Блин чавкнул и полетел точно на тарелку.

– Мед и масло на столе! – пискнуло существо и тоненько затянуло песенку:

Чикор, чикор, сязьгата,
Мон тонь ватте вайняса[1].

Варя покачивала головой в такт незатейливой мелодии и жмурилась от удовольствия, отправляя в рот один за другим сочащиеся теплым маслом мокшанские блины. Пача-а-ат. Впервые почти за год ей было хорошо.

Когда она закончила завтракать, часы показывали только без пятнадцати семь. Варя уложила волосы и уселась наблюдать за малюткой. Тот деловито убирал хвостиком стекло и бросал его то в одну, то в другую кучку – какая ближе.

«Быстро трудится, – подумала она. – Даже слишком!» И заерзала на стуле.

– Ты вот что, дружок: когда закончишь, перемой посуду на кухне. Потом высуши и по шкафам расставь. Ты маленький, как раз до моего прихода провозишься. Ну и ужин бы…

– Сделаю, хозяйка! Успею!

– Называй меня Варей.

– Хорошо, Варя!

Она посидела еще немного, придирчиво осмотрела квартиру и стала собираться на работу. На душе было беспокойно.


Легенда о Сотворении


[2]

Ночи в Мордовии глубокие, как голоса эрзянских и мокшанских женщин. Крупные звезды рассыпаны совсем близко к земле, будто уставшая тейтерь[3] стянула с волос праздничный убор да растеряла ракушки каури и бусины. Вот светит Каргонь Ки – Млечный Путь, застыв в изгибе крыла гигантской птицы. Глядеть бы не наглядеться. Если в такую ночь спросишь сырькай