Авдей тоже хотел подойти к барину поздороваться, но где там – не протолкнёшься. Поэтому садовник поднялся на самую высокую ступеньку и стал радоваться за других счастливцев. И тут, будто что-то в бок садовника кольнуло. Сёмки в толпе не было! Авдей еще раз оглядел счастливые лица земляков: нет среди них Сёмки.
– Вот, стервец, – сердито подумал садовник, – в кабинете до сих пор, поди, трётся. Сейчас Илья Ильич войдёт в свой кабинет, а там дурачок стоит. Негоже получится…
И Авдей быстро побежал к черному ходу усадьбы…
В рождественскую ночь Марфа Полукеева спала плохо. Покоя на улице не было. Особенно громко кричали возле барской усадьбы. От души веселился там народ. И старухе, вдруг, стало завидно. Она, ведь, не всегда старой да нелюдимой была. И Марфе так захотелось вернуться в то счастливое время, когда она – младшая купеческая дочь приезжала домой с курсов акушерок на Рождество, что она, чуть было, не заплакала, но вовремя опомнилась. И сразу нахлынули другие воспоминания, где: беда на беде да ещё бедой погоняет. Опять захотелось поплакать. А тут еще на улице снег пуще прежнего повалил. Так что, уснула Марфа под самое утро.
Тревожный стук в окно разбудил старуху, когда солнце уже блестело прямо над трубой барского дома. Марфа выглянула в окно и увидела солдатку Степаниду – мать дурачка Сёмки. Лицо солдатки казалось белее снега.
– Матушка! – Степанида упала перед Марфой на колени. – Беда у меня! Сёма удавился!
– Как удавился? – глухим голосом переспросила старуха.