– «Нет у нас ни черных, ни цветных», – продолжил Тимур.
– Именно! Только помните, – товарищ Андрей посмотрел на них оценивающе, – родители их заняты очень, иногда дома не появляются неделями. Или месяцами.
– Мой папа тоже очень занят, – впервые заговорила Женя, – я его тоже редко вижу.
– Кажется, я все испортил, – развел руками уполномоченный. – Понимаете, ребята, это немножко не то. Они знают, что родители здесь, рядом, через дом или через два, за пять минут дойдешь, но… нельзя. Понимаете? Нельзя! Потом отец возвращается и слова сыну или дочке не скажет, мысли у него совсем о другом. Это давит. От этого характер портится, настроение тоже. Вот я о чем.
– Мы поняли, – сказала Женя. – Правда, Тимур? Мы пойдем?
– Пойдемте вместе.
Товарищ Андрей приобнял за плечи – Тимура левой рукой, Женю правой, чуть подтолкнул вперед. Голос его едва заметно изменился:
– Это, как в сказках говорят, присказка была. Теперь самое главное, – он замолк на миг. – Там странные дети есть. Это коминтерновцы. Их пытали, они очень слабые, им долго лечиться придется.
– С ними нельзя говорить? – прямо спросила Женя.
– Можно, – ответил товарищ Андрей. – Но старайтесь их без необходимости не беспокоить. Сами увидите. Хорошо? Да, и еще… – на лицо уполномоченного набежала тень. – Их охраняют. Конечно, враги потеряли их след, но на всякий случай… Впрочем, что я вам объясняю, все вы понимаете!
– Понимаем, – бесстрастно произнесла Женя.
– Понимаем, – эхом повторил Тимур и лишь в этот миг понял по-настоящему: так вот кого заметили шофер с лейтенантом снаружи, за оградой «Артека»! Вот о ком милиционер сказал, что они ходят там «еще с первой смены»…
– Ну и отлично, – сейчас голос Андрея звучал бодро и дружески. – Кстати, вон уже и корпус ваш показался. Ты, Женя, в правые двери, а ты, Тимур, в левые. Видите, вожатые встречают? Это вас.
* * *
– Вон, смотри – идет, идет, идет! – прошептала Марлена. Нет, Марлеста. Пора бы уже запомнить: просто пухленькая – это Марлена, а толстая – Марлеста. По ночам они храпели на всю палату, из-за этого Женя сперва поссорилась с обеими чуть ли не до драки, и у нее прямо язык чесался язвительно заметить, что первая тельце наела за двоих, Маркса и Ленина, а вторая, получается, за троих… Но, конечно, такое вслух было сказать нельзя. Ну и хорошо, потому что уже наутро они помирились.