День и ночь.
Почти буквально, по сути. Моя мать – вампир из мира Полночи, того самого, откуда являются чудовища, населяющие ваши легенды и детские кошмары. А мой отец – просто человек из мира Полдня, вашего, значит, мира с его дурацким солнцем и дурацким отсутствием магии.
– Ты нас слушаешь, Симеон?
Я сажусь поудобнее на своем месте.
– Да-да, конечно, мамочка…
– Не знаю, что с тобой творится в последнее время, – ворчливо заявляет она. – Но я ожидаю от тебя безупречного поведения в школе, ясно?
Я трясу головой.
– В Академии не шутят, там тщательно изучают досье абитуриентов. И я не потерплю никаких новых выходок, ты меня хорошо понимаешь?
Тут я съеживаюсь.
– Он еще ребенок, – вздыхает отец, – может, тебе лучше…
– Что «лучше»?! – прерывает его мать. – Позволить ему испортить свое будущее из-за глупостей? Пусть и дальше верит, что мы всегда будем рядом, чтобы исправить их последствия? Ему не костыль нужен, а дисциплина. Он не такой, как его сестра, ему будет труднее.
Огромным усилием воли мне удается сохранить стоическое спокойствие. Если я выкажу хоть малейшую слабость, мать заведется по новой. А этого мне сейчас не хочется, ведь я уже так близок к цели.
Направляю взгляд наружу и посматриваю в сторону Полночной школы: вот она, по ту сторону улицы. Выглядит, не стану врать, преотвратно. Но после двух недель кошмара мне кажется, что она окружена ореолом божественного света и ласково нашептывает мне: «Свобо-о-ода!»
Отец рассказывал, что до превращения в школу это здание было монастырем. Понятно, почему оно на первый взгляд выглядит так сурово и зачем его покрыли горшками с геранью до самых слуховых окошек: наивно надеялись придать ему праздничный вид. Получился, что называется, обратный эффект: теперь похоже, будто дом страдает от тяжелого приступа угревой сыпи. Правда, мне это скорее нравится, типа, мы с ним станем товарищами по несчастью.
– Если ты хочешь занять высокое положение в обществе, – твердит в тысячный раз мать, возвращая меня на грешную землю, – нужно метить в Академию. А чтобы туда попасть, Симеон, ты должен стать безукоризненным во всех отношениях. Значит, трудись и веди себя потише.
Она словно отчеканивает эти слова, ударяя кулаком по бедру.
Мне хочется ответить ей: «Не беспокойся, мамочка, я буду таким тихоней, что дам фору даже дядюшке, который спит в крипте». Но я воздерживаюсь от демонстрации своего остроумия, потому как чувства юмора у моей матери не больше, чем в ножке стула. Пытаюсь ее подбодрить: