Тому знакомству способствовал мичман Маслов. Его невеста проживала на Северной стороне Севастополя. Однажды между ними произошло такое, что мичману Маслову нужно было встретиться со своей невестой, а его, как нарочно, послали в караул, и избежать этого было невозможно. Словом, решалось – быть или не быть. Критическое положение пришлось спасать мне. Тогда весь Черноморский флот только что перешел на осеннюю форму одежды №4 – бушлат и бескозырка. Военная часть готовилась к параду в честь празднования годовщины Великого Октября. Я, чтобы спасти друга, вынужден был отправиться на Северную сторону, говоря армейским языком, в самоволку, без всякого на то разрешения.
Туда-то добрался нормально, без приключений. Встретил невесту Маслова, все объяснил ей, убедил, что ее сильно любят и при встрече лично докажут, а вот, когда отправился обратно, все и началось.
Я стоял рядом с пристанью на Северной стороне и ожидал катер, чтобы переправиться на Графскую пристань. Катер еще не подошел, и я беспечно прогуливался по набережной и посматривал на молоденьких женщин.
Я был так беспечен, что расстегнул бушлат и задрал бескозырку на затылок, чем, придав себе лихой вид, нарушил устав. Увлеченный, не заметил патрульную группу. Рыжий лейтенант, сверля маленькими колючими глазками, потребовал увольнительную записку.
Я понял, что попался. В перспективе маячила комендатура. Решение созрело мгновенно: катера не было, оказывать сопротивление – глупо, сдаваться – для морского дьявола позорно, – и я прыгнул с пристани в воду, отправившись на ту сторону вплавь.
Температура воды была около пятнадцати градусов, расстояние – метров восемьсот, экипировка – бушлат, бескозырка, брюки-клеш, хромовые ботинки и любовная записка с приветом для мичмана Маслова. Холода не чувствовалось. До берега оставалось метров тридцать, и я, глядя мутным взором на памятник Затопленным кораблям, возвышающийся пикой около Графской пристани, почему-то задумался о смысле жизни.
– Как водичка, братишка? – крикнул с берега добродушный майор-краснопогонник. – Греби, родной, сюда!
Шустрым, однако, оказался рыжий лейтенант, смог дозвониться до коменданта города. Страшная усталость, тело не слушалось, зубы аплодировали.
– Н-нет, – стучал я, – я д-дальше п-по-гребу…
Я сидел в камере комендатуры и играл в партизаны.