– Ты, Володька, чего хочешь – та купить?
– Здравствуйте, прежде, – здоровается он. – Мне, пожалуйста, тетя Маша, граммов триста колбасы свесила бы…
– Чего еще хочешь? – А еще торопливо вставила. – К мамке приехал? Прими соболезнование. Тут мы её…
Володька пропустил ее слова мимо своих ушей, попросил у нее еще: бутылку водки, хлеба, килограмм сахара и граммов двести сливочного масла.
– Положить в пакет?
– Если можно?
– Когда приехал – та? На кладбище еще не был у мамы?
– Был, с утра еще. Завтра уезжаю.
– О! Господи! Как рано умерла она, – запричитала она.
Володька, не стал ее выслушивать. Молча, схватил поданный тетей Марией – Машкой пакет с продуктами, расплатился, тихо вышел из магазина.
На улице, то есть на крыльце, его снова встретили, эти подвыпившие мужики. Снова тот, было сунулся к нему, посмотрел на него мутными глазами, махнул рукою.
– Это все ты, Володька, – вымолвил он, пьяно.
А он, после, тоскливо обвел улицу, с однотипными домами, выстроенными, когда – то колхозом, как бы прощаясь, заторопился к своему дому. Конечно, он был сейчас, злой на себя. И зачем он, потащился в магазин? Спрашивается. Ведь в его жизни, ничего не изменилось. Неужели он, подсознательно хотел, чтобы сельчане сочувствовали его горю? Зачем ему это? Да и, что изменилось бы в его жизни? Ничего же. Только расстроил себя, дал слабину себе. Теперь иди на виду у всех, трясись, боязливо бросая по сторонам, чтобы кто – то еще, не выскочил к нему навстречу на дорогу и не заорал: «Здорово, Володька!»
Почти бежал он, к дому своему. Никогда он не думал, чтобы он в своей деревне, так повел себя, как последний «блядь». С оглядкой, трусцой, трясясь. Чуть в голос не заплакал он, от своего теперешнего одиночества. Точно, был бы под рукою транспорт, он бы ни одной минуты, не задержался тут в деревне. Погнал бы машину без оглядки, чтобы только этого дискомфорта не чувствовать.
Добежал он, до своего крыльца, будто из последних сил. Сердце у него колотило бешено. Как только осилил первые ступени крыльца, бессильно опустился на ступеньку, закрыл глаза, дал волю своим слезам. До того было ему муторно. Из соседей, выглянула на улицу, снова Мария Петровна.
– Володька! – позвала она его. – Ты что, а и правда, плачешь?
Затем, боком, боком, подошла, присела с ним рядом, прижала голову его, к своей впалой груди.