Я достала из сумки карандаш и начала рисовать на салфетке: просто линии, никакой структуры, никакого намека на свет и тень, только черный графит на белой бумаге.
– А вы тихоня, – сказал мужчина, наклонившись, чтобы прошептать это мне прямо в ухо. – И я бы не позволил Берарду увидеть эту карикатуру на него, которую вы нарисовали.
Это был черноглазый гитарист. Вблизи я смогла разглядеть капельки пота на его высоком лбу и седые волосы, начинающие проглядывать в его черных усах. От его черной куртки и рубашки пахло дымом походных костров.
– Полагаю, Берард счел бы ее оскорбительной.
– Нет. Он бы позавидовал. Она очень хороша. – Джанго сел напротив меня и глотнул коктейль, который оставила Аня.
– Мне по душе ваша музыка, – признала я. – Особенно ваша версия песни «Очи черные»[1]. Обычно ее играют очень медленно, с такой грустью.
– А я играю ее как джаз. Жизнь и без того печальная штука. Музыка должна заставлять тебя двигаться. Но ты, сестренка, я вижу, не танцуешь. Почему?
– Не в настроении. Тебя зовут Джанго. Что это значит? – спросила я.
– Цыганское слово. Означает «очнувшийся». В отличие от большинства в этой толпе. Это же сплошной цирк, не так ли? Вон та женщина… – Он кивнул в сторону столика слева от нас. – На ней столько золота, что на него можно было бы купить себе целую страну. А может, она у нее уже есть. – Он рассмеялся и закурил сигарету.
– Это герцогиня Виндзорская, – кивнула я, надеясь, что герцогиня нас не услышала.
– Герцогиня! – Джанго окликнул ее и помахал рукой. Уоллис Симпсон натянуто улыбнулась и посмотрела в другую сторону. Я поняла, что участники группы не должны сидеть с гостями. Но какая разница? Я придвинула свой стул поближе к Джанго и улыбнулась ему, заговорщически вглядываясь в его темные цыганские глаза.
– К черту герцогиню, – прошептала я.
– Вот это настрой, сестра. К черту ее и ее мужа, любящего нацистов. Не могу дождаться окончания рабочего дня. Слишком много снобов, слишком много золота. Я скучаю по своим людям, и, поверь мне, они не едят икру в «Ритце».
Он откинулся назад и прищурился, вглядываясь в меня сквозь сигаретный дым.
– Американка? Первый раз в Париже?
– Второй. Приезжала сюда, когда была моложе.
– Странное же время ты выбрала для возвращения. – Он кивнул в угол зала, на стол, за которым сидела группа мужчин в военной форме и громко смеялась. В немецкой форме.