Я перевернула страницу старого учебника и уставилась на расплывчатый текст. Буквы плясали на строчках. То был вальс, танго, сальса.
Страница была серо-желтоватой, скучной по сравнению с кадрилями и менуэтами чернушных парочек гласных и согласных. Прямо перед носом одна-одинешенькая буковка изящно поклонилась и продолжила вырисовывать пируэты и фуэте, прежде чем достигла конца абзаца, где еще десятки таких же выстроились в очередь на следующую страницу. Глаза смыкались от желания спать, поэтому я моргала часто и долго, чего очень не хотелось, ведь когда я закрываю глаза, то пропускаю бурре, гавот и котильон очередных букв.
Преподаватель старательно что-то объяснял, но все мое внимание было приковано далеко не к нему. С таким отношением на сессии мне будет тяжко, однако ни разу за два с половиной курса меня не вызывали на пересдачу, иначе меня выпрут с бюджетного местечка, которое я грела своими бедрами.
Место Максвелла опять пустовало. Я старалась не гадать, где он сейчас, мне совсем не хотелось этого делать. Размышлять об этом означало осознавать то, что я думаю именно о нем, а мне этого совсем не надо. Вместо этого я тупо разглядывала в учебнике буквенные узоры. Это было интересно: как будто искать фигуры из облаков, только плоский рисунок среди пробелов в строчках. Я уже заметила гневную рожицу разъяренного человечка, крокодила с вмятиной на животе, котенка с кривой мордашкой и сейчас пыталась уловить контур розочки, но не получалось. Слишком криво даже для уже завядшего растения.
Занятие окончилось, поэтому я поднялась, убрала книгу в портфель и направилась в соседний корпус – столовую, не переставая молиться на тех, кто придумал давать желающим студентам на бюджете бесплатный обед.
На следующий день его снова не было.
И на следующий.
"Может заболел?" – подумала я, держа в руках заварник кофе, выполняя заказ: капучино вообще без всего. Даже без сахара. Как так можно – я не знаю, насколько я знаю, без сахара кофе ужасно горький. Я громко сказала имя клиента, он забрал заказ и отошел, освобождая место следующему.
Подняла глаза и кривовато изобразила улыбку. Но она тут же исчезла, освобождая место удивлению.
Придурковато лыбясь так, как умеет только он, да, там стоял Максвелл. Я глянула на часы: даже шести нет, и тут же собралась, вернув невозмутимость: