Несколькими часами позже, лежа в своей постели, в которую пробрался на цыпочках, неся в руках сандалии, Валерка смотрел в звездное августовское небо за окном, вспоминая впервые пережитые ощущения и прислушиваясь к поднимающимся откуда-то из глубины души чувствам.
Так же в темноте лежала у себя Зинаида, понося себя за совершенное последними словами и сияя в темноту удовлетворенной, довольной улыбкой.
***
И покатились события дальше.
Чуть ли не каждый вечер, как стемнеет, устремлялся Валерка к заветной теткиной двери на Авиационной. Если же она дежурила, то в «Ленинградец», где спускались они в полуподвальную кладовую, заваленную тюками с вернувшимся из прачечной постельным бельем, и уж там-то им никто не мешал.
Как-то, лежа рядом с Зинаидой на ее высокой мягкой постели, потянулся он к висящей на стуле куртке и вытащил пачку папирос.
– Ты что это к куреву пристрастился? А не рано? – возмущенно воскликнула она.
Он остолбенело уставился на тетку.
Поняв комичность ситуации, Зинаида залилась громким заразительным хохотом.
За окном мягко посыпался на кусты первый снежок, потом легли сугробы, потом растаяли, оголив зимнюю грязь и пробивающуюся сквозь нее молодую травку, робко затрепетала на ветру молодая, неокрепшая листва, потом окрепла, пожелтела, облетела, вернулся снег.
Шло время.
Как-то раз, под осень, сидели мы все под навесом возле теннисного стола в «Ленинградце» (тоже одно из культовых мест детства, но об этом потом), было скучно и, вдруг, из-за кустов появился развеселый Леха Плейшнер, позвякивая в сетке двумя пузырями. Разлился по стаканам портвешок и потекла мирная неспешная беседа. Стемнело, и заторопился куда-то Валерка.
Зинаида встретила его в комнате угрюмым взглядом:
– Есть хочешь?
– Не, не охота.
– Что-то еще?
– Ну…, – он удивленно посмотрел на нее.
– Если больше ничего, то топай домой баиньки.
– Зин, ты чего? – пробасил Валерка.
– А ничего! Какое-нибудь одно удовольствие выбирай. Еще раз учую, что пришел ко мне с запахом, вообще выгоню! Давай, давай, шагай, откуда пришел!
Неизвестно это или нет, но что-то отвратило парня от основного российского зла. Так и не пристрастился он к нему никогда.
Одной из зим приехала с дочкой вдвоем в свое жилье на Среднем проспекте Мария Степанова, разведясь с мужем, за которым жила последние лет двадцать в далеком северном Мурманске.