Прошу у вас заранее извинений, так как планирую немного отступить от принятого в моих записках порядка. Тут я попытаюсь часть действий перенести в наш областной центр, город Ленинград, но не потому, что пытаюсь замахнуться на рассказ о его истории, а только лишь имея необходимость эту для характеристики некоторых героев данной части записок. Еще раз приношу свои извинения за отступление от точного следования названию.
Начнем рассказ о лете, конечно, с весны.
Итак, весна 1976 года, город Ленинград. Обычный для большинства будней день.
Но вот, к моему великому сожалению, для нее это был самый страшный день. «Самый!» – называла она его мысленно, и, хотя и повторялся он из месяца в месяц, привыкнуть к нему было невозможно, да и предотвратить его она уже и не пыталась. Как обычно, уже с самого утра ныло сердце, душа напряглась в ожидании.
Поминутно вздыхая и пытаясь хоть чем-то отвлечься от грустных мыслей, она усерднее обычного занималась привычной работой, которая, к сожалению, занимала лишь руки, а не сердце и даже не голову.
В такие дни она всегда вспоминала давно ушедшие годы, пронесшиеся как единый день, пыталась оживить в памяти только радостные, счастливые дни – как бы сопротивляясь одолевавшей тоске, а на самом деле еще больше изматывая себя.
Окончив работу, заперла в кладовку ведра, швабру, прополоскала тряпку, скинула косынку, черный рабочий халат, умылась и вышла из здания школы в шум и веселье весны.
Вслед ей задребезжал звонок, зазвенели детские голоса.
Она посторонилась, пропуская мимо себя шумную ватагу мальчишек, рвущихся к футбольному полю, на ходу сбрасывая пиджаки и ранцы.
Придя домой, она принялась мыть, оставленную мужем и сыном, посуду.
Страшный день! Как он часто приходит в дом, каждый месяц – день получения мужем зарплаты, а сыном стипендии в училище. А ведь скоро еще и майские праздники, она тяжело вздохнула.
Первый раз, когда сын получил деньги, она даже подумала: скорее бы уж в армию что ли забрали, но потом испугалась и больше не думала об этом, гнала эти мысли от себя. Какой – никакой, а все-таки сын. Свой, родненький!
Звонок.
Это отец – звонок короткий и какой-то заискивающий.
Он еще довольно твердо стоял на ногах, но, пройдя в комнату, сразу же развалился на кровати, что-то забормотал, размахивая руками, пытаясь дотянуться до сумки, упавшей на пол. Продолжая бормотать, он делал ей какие-то знаки, жалобно поднимал брови.