– Эндрил, ты… – Она нахмурилась, подбирая слова. – Почему ты здесь?
Он открыл рот, а потом закрыл его. Что именно он должен ответить на такой вопрос? Потому что здесь его дом? Его королевство? Его, боги раздери, трон? Потому, что он – наследный принц и старший сын короля, а значит, должен быть в столице? Потому, что он уже взрослый, и может делать то, что ему вздумается? Потому, что он единственный, кто хочет объединить их семью? Они оба знали – ничто из этого не было поводом нарушить королевский приказ.
– Я… Я хотел бы поговорить с отцом. У меня есть для него новости. Не мог доверить их письму, поэтому прибыл лично.
Она, конечно, поняла, что это враньё. Почувствовала боль, томящуюся у него в груди. Он знал, что это так – знал, что матери всегда о таком знают. Подошла ближе – настолько, что он почувствовал запах её духов. Знакомый, уносящий в прошлое. Дыхание вмиг перехватило, сердце забилось чаще. Ему захотелось сгрести мать в охапку, прижать к груди и не отпускать как можно дольше. Если это помешает им завязать разговор, станет только лучше. Ведь всё, что они скажут друг другу, лишь отдалит их. Он знал, что это неизбежно.
Взгляд королевы скользил по Эндрилу и наконец наткнулся на фингал. Остановился. Веки женщины дрогнули, и она несколько раз быстро моргнула, будто отгоняя слёзы. Подошла вплотную, несмело протянула руку и провела по щеке юноши тыльной стороной ладони.
– Боги, Эндрил… Ты в порядке? Что с тобой случилось на Севере?
Он отстранился, не сдержав злую усмешку. О, на Севере всё было отлично. Если не считать того, что он был лишён родного дома и семьи. Был вынужден пресмыкаться перед северной королевой – мегерой, каких поискать. Был вынужден проводить время в компании этой набитой двенадцатилетней дуры, которая писать-то не научилась. Был вынужден искать пути вернуться домой. Но самое смешное заключалось в том, что здесь – на Царь-древе, где он провёл лишь пару часов – было в разы хуже.
Но он не сказал этого. Взял себя в руки, приосанился по-военному – жест, подсмотренный у отца, – и произнёс:
– У меня всё хорошо, матушка. Что до синяка – на море был шторм, и я оступился и врезался в дверной косяк. Ничего страшного – в академии бывало и не такое.
Она поморщилась от его официального тона. Да и, наверное, от очередного вранья.