Вера не раз вспоминала свои пророческие стихи про встречу с Ларионовым, которые она сочинила в первый вечер их знакомства в Москве. Они действительно встретились на незнакомом полустанке – как странно сложилась их судьба.
Когда Вера оставила Ларионова, он был не в силах успокоиться. Думал о страшной судьбе Дмитрия Анатольевича и Алеши; о страданиях, постигших Веру, в которых он считал повинным себя. Ему рисовались страшные картины тюрем и этапа – он в общих чертах знал, как этапировали заключенных. Ларионов понимал, что Вера многого ему не рассказывала из чувства жалости и неловкости. То, как обращались с людьми, было постыдно и гнусно; их лишали всяких гордости и возможностей сохранить человеческое достоинство. Ему вспоминалась и юная Вера: жизнелюбивая и наивная, осыпавшая его ласками и нежностью, ждавшая от жизни лишь подарков. Ларионов только теперь понимал, как на самом деле страшно изменилась их жизнь.
Он не мог больше терпеть свое положение пациента. Лагерь нуждался в нем; в нем нуждалась Вера. Он боялся, что может приключиться что-нибудь непоправимое, пока он отсутствовал. Не доверял Грязлову и полыхал яростью, думая о судьбе Анисьи.
– Марта, доктор Пруст далеко? – позвал Ларионов, все еще погруженный в свои мысли.
Доктор Пруст знал, зачем его требовал Ларионов.
– Вы хотите покинуть больницу? – спросил он сразу, как вошел.
– Да, мне необходимо быть в лагере.
– Но останьтесь хотя бы на неделю, – предложил Пруст. – Вы окрепнете и сможете вернуться на коне в прямом и переносном смыслах!
Ларионов согласился. Но неделя тянулась нестерпимо долго. Каждый день, глядя на свое отражение в зеркале, он падал духом и тогда внушал себе, что это не должно волновать его, потому что главное теперь – уберечь Веру. Вера больше не приезжала, но именно это подстегнуло его к деятельности. Он заставлял себя не думать о боли, когда вставал; начал ходить по Сухому оврагу и через несколько дней вскочил на лошадь. Ему это стоило неимоверных усилий. Но он даже думать не мог оставаться в Сухом овраге дольше.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Пруст, завидев Ларионова, подъехавшего к больнице верхом на мерине, пригнанном предусмотрительно Кузьмичом.
Ларионов проехался до Марфушки и чувствовал головокружение и боль в шее, ребрах и плече.
– Намного лучше, чем я ожидал, – ответил он, бледнея от боли при спешивании.