– Ты видишь мир иначе, чем большинство. Ты не боишься смотреть правде в глаза, даже если она тебе не нравится. Это редкое качество, особенно среди тех, кто считает себя богами, – потом она надолго замолчала, глядя куда-то вдаль, за пределы моего понимания. – К тому же. – Добавила она тихо, словно говоря сама себе. – Мне нравится, как ты запинаешься, пытаясь объяснить то, что не можешь объяснить.
И я продолжал запинаться, продолжал пытаться складывать слова в истории, зная, что Оделиан наблюдает за мной, ища в моих неуклюжих фразах отблеск истины, которая была скрыта от всех остальных. Возможно, именно в этом и заключалась моя истинная роль: быть кривым зеркалом, отражающим божественный хаос.
У людей обычно нет крыльев, хотя я четко помню, как у некоторых они были, когда я еще жил. У Оделиан же они присутствовали, прекрасно гармонируя с ее чешуйчатой кожей, словно доспехи. Не знаю, почему, но я доверяю ей за ее заботу и внимание. Иногда мне кажется, что ее заботы слишком много для меня, и она словно не все говорит. Пытаясь завоевать мое доверие. Может быть, Оделиан задумала что-то грандиозное и приготовила новый путь искупления для меня. А возможно, это всего лишь мой сон, и ее костяные рога в конце концов вопьются мне в грудь.
Тихий шелест ее крыльев, когда она приближалась, был одновременно успокаивающим и тревожным. Звук, обычно ассоциируемый со свободой, в ее исполнении приобретал оттенок неизбежности. Я почти чувствовал, как эти чешуйчатые паруса обдувают мое лицо, невидимая волна воздуха, пронизанная каким-то запахом, странного и потустороннего. Запаха старых камней, снов, переживших века, и крови, пролитой во имя непостижимых богов.
Оделиан держала в руках кубок, наполненный дымящейся жидкостью. В воздухе витал тонкий аромат трав и специй, знакомый и в то же время неуловимый. Она протянула его мне, ее глаза мерцали в полумраке.
– Выпей, писатель. Это успокоит твои терзания и прояснит путь, – голос ее был низким, бархатистым, способным как убаюкать, так и запугать.
Я взял кубок, ощущая странное покалывание в кончиках пальцев. Доверие и сомнение боролись во мне, как два зверя, сражающиеся за свою добычу. Я сделал глоток. Жидкость обожгла мой язык, оставив после себя привкус горького меда и прокаленного металла. Мир вокруг меня поплыл, краски стали ярче, звуки громче. В уголках моего зрения заплясали тени, обретая формы, о которых я даже не подозревал. Я видел сквозь стены, сквозь время, в самые глубины своего подсознания. И там, в этом хаосе образов и ощущений, я увидел ее истинную цель. Не искупление. Не спасение.