2 янв[аря], вечером
Получена Ваша телеграмма об условиях. Конечно, трудно себе представить, как могут совместиться все эти условия, указанные в телеграмме. Как могут существовать две школы рядом, как будет обеспечен Музей – все это, наверное, будет обсуждаться очень долго. Впрочем, затяжной характер и предполагался, и был Указываем. Странно, что вопрос манускриптов не помянут. Нужно думать, что всем настолько ясно, что эти записи были сданы лишь на хранение, что было бы даже странным говорить о каких-то компенсациях за это хранение. Ведь о сохранении манускриптов было поминаемо и в минутсах[8], и [в] переписке, да и Вы все достаточно знаете, что они были лишь на хранении. Теперь обратимся к еще более странному вопросу, а именно что мы должны прекратить дело о клевете и за это нам проблематически помогут с делом о несправедливо требуемых налогах. Возьмем максимум того, что допустимо. Положим, что мы откажемся от двухмиллионного иска за клевету о каком-то «шпионаже». В таком случае газета должна в приемлемой для нас форме поместить всюду, где прошла заметка «Юнайтед Пресс», достойное опровержение, предварительно нами одобренное. Если газета «Солнце» не окончательно потеряла свое лицо, то ей будет весьма легко сказать, что она была введена в заблуждение, в чем и приносит свое извинение. Так поступил бы каждый порядочный человек. Но, во всяком случае, отказываться от этого иска можно, лишь когда воспоследует полное прекращение дела о налогах. Смешно говорить о какой-то вражеской кооперации в деле с налогами. Оно произошло от этих же врагов и должно быть ими же аннулировано, в чем мы должны получить письменную достаточную гарантию. Так же точно должен быть навсегда покончен вопрос о фиктивных 113 тысячах. Думаем, что Вы не поминаете этот вопрос в телеграмме опять-таки потому, что собственноручно подписанный Хоршем 8 дек[абря] 1924 года [документ] вполне аннулирует эту нелепую претензию. Но, во всяком случае, и по этому делу нужно получить новые исчерпывающие письменные гарантии. Не странно ли, что нам приходится говорить о вопросах, в которых мы правы стопроцентно? Лишь злоумышленная вражеская атака заставляет говорить о том, что всем нам и каждому ознакомленному с делом должно быть абсолютно ясно. Но, так или иначе, если все же придется говорить о прекращении преследования за клевету, то это можно сделать лишь на условиях, в этом письме помянутых. В этом же смысле мы и телеграфируем. Конечно, никто на свете не поймет, почему Юсуповы получили полнейшее удовлетворение за клевету, которая гораздо меньше марала их имя. Почему же мы, будучи абсолютно правыми, имея документ и от японского правительства, и от тиб[етского] правительства, и от князя Монголии, все-таки должны поступаться даже там, где, казалось бы, все обстоятельства за нас? Конечно, Вы прочтете это мое письмо всем друзьям, чтобы всем им была ясна моя точка зрения, которая вовсе не есть личная, но общечеловеческая. Еще раз вспомним, что покушение на честь хуже покушения на жизнь. Напишите нам, какие именно три вещи забрали на память С[утро], К[атрин] и Ст[окс], – нам нужно отметить эти номера.