Где-то высоко в небе кружил одинокий беркут. Может быть, это была душа Алымбека, охраняющая покой своей любимой. А может, просто птица, которой ведомы тайны гор и судеб человеческих. Как знать… Ведь в мире так много тайн, которые не дано разгадать человеку, сколько бы он ни сидел у порога юрты, вглядываясь в горизонт и шепча колыбельные песни нерождённому ребёнку.
Бывают дни, когда сама природа словно замирает в ожидании чего-то важного. В такие дни небо становится особенно высоким и чистым, словно вымытое весенними дождями, а горы приближаются к земле, будто хотят лучше разглядеть происходящее внизу. Именно таким выдался тот летний день в аиле Боорсок бия.
Солнце уже поднялось над хребтами Тянь-Шаня, заливая мир жидким золотом своих лучей. Трава на склонах гор переливалась всеми оттенками зелёного, как дорогой чапан, расшитый искусной мастерицей. Даже воздух, казалось, звенел от напряжения, словно туго натянутая струна комуза перед началом важной песни.
Первыми тревогу почуяли собаки – они вдруг прекратили свою обычную возню и замерли, повернув морды к северу, туда, где горизонт сливался с подножием гор. Затем и люди заметили на краю степи облако пыли – оно поднималось к небу медленно и величаво, как дым от поминального костра. Но это была не траурная пыль – это была пыль дороги, вестница перемен и новых судеб.
Постепенно из марева проступили очертания всадников. Они двигались не спеша, с тем особым достоинством, которое присуще людям, знающим цену времени и понимающим значимость каждого своего шага на земле. Впереди ехал человек, чью фигуру невозможно было спутать ни с чьей другой.
Это был Бирназар бий. Даже издалека в нём угадывался человек, рождённый повелевать – не той грубой властью, что даётся богатством или силой, а той особой властью, что происходит от внутренней силы и мудрости. Он сидел в седле так же естественно, как сидит беркут на горной вершине – расправив плечи, высоко подняв голову, всем своим видом излучая спокойную уверенность в своём праве быть именно там, где он есть.
Годы, а ему было уже за пятьдесят, не согнули его спину и не притупили взгляд. Наоборот, они словно отточили его черты, как точит время грани горного хрусталя, делая их более чёткими и выразительными. В его глазах жила та особая мудрость, что приходит к человеку не с возрастом, а с пониманием жизни и своего места в ней.