Юрты, ещё вчера стоявшие прочно и величаво, теперь распадались на части, как распадаются сны при пробуждении. Кереге и уыки, войлок и тундуки – всё это складывалось и увязывалось умелыми руками женщин, которые делали это движение за движением так, как делали их матери и бабушки до них. В их руках разборка юрты становилась похожей на священный ритуал – каждая верёвка, каждый узел имели своё значение, своё место, свой смысл.
Кони, будто чувствуя важность момента, стояли непривычно смирно, только изредка всхрапывая и переступая с ноги на ногу. Их глаза, влажные и умные, отражали первые лучи солнца, словно маленькие озёра, в которых плескалось утро. Джигиты проверяли подпруги и вьюки, и в их движениях чувствовалась та особая собранность, что приходит перед дальней дорогой.
Приданое дочери Боорсок бия – плод трудов многих рук и многих лет – укладывалось на вьючных лошадей с особой тщательностью. Каждый тюк, каждый узел был не просто грузом – это была часть жизни, часть истории рода, материальное воплощение любви родителей к дочери. Ковры и одежды, украшения и утварь – всё это предстояло увезти в новый дом, где эти вещи станут основой новой жизни, нового очага.
Когда солнце наконец поднялось над горизонтом, его лучи окрасили небо в цвет расплавленного золота. Облака, ещё недавно серые и сонные, вспыхнули розовым и алым, словно стая фламинго, пролетающая над горными вершинами. В этом свете всё вокруг казалось особенным, словно омытым священными водами нового дня.
Стан Бирназар бия ожил, наполнился звуками и движением. Ржание коней сливалось со звоном упряжи, создавая ту особую музыку дороги, которую знает каждый кочевник с колыбели. Голоса людей – громкие команды джигитов, тихие переговоры женщин, смех детей – всё это вплеталось в общую симфонию утра, как вплетаются разные нити в узор на праздничном чапане.
В этой суете было что-то от извечного круговорота жизни – так же собирались караваны тысячи лет назад, так же звенела упряжь, так же ржали кони, так же прощались люди. И горы, безмолвные свидетели бесчисленных отъездов и возвращений, стояли как всегда – величественные и равнодушные, храня в своих складках тени уходящей ночи и первые искры нового дня.
А в воздухе висело то особое напряжение, которое всегда сопровождает начало большого пути. Оно было похоже на натянутую струну комуза за мгновение до того, как пальцы акына извлекут из неё первый звук новой песни. Песни о дороге, о судьбе, о тех невидимых нитях, что связывают людей крепче любых канатов и веревок.