Что-то екнуло в груди – так бывает, когда срывается камень с горного склона и летит в пропасть, увлекая за собой другие камни. Это было предчувствие – тёмное, тяжёлое, как грозовая туча над летним джайлоо. Оно ворочалось под сердцем, словно раненый зверь, и от него не было спасения.
Но разве может молодая женщина, носящая под сердцем ребёнка, позволить себе думать о плохом? И Айжаркын гнала от себя эти мысли, как пастух гонит волков от отары. Она шептала древние заговоры, те самые, что достались ей от матери, а той – от её матери, уходя корнями в такую глубину времён, где память людская уже не различает отдельных лиц и событий.
Она верила в возвращение Алымбека так же естественно и неизбежно, как верила в то, что солнце поднимется завтра над горами, как верила в то, что весной растает снег и прорастёт новая трава. Эта вера была сильнее предчувствий, сильнее страха, сильнее самой судьбы. Ведь что такое судьба перед лицом такой веры? Разве не меняли люди свою судьбу силой любви и верности?
А туман всё плыл и плыл над землёй, скрывая дальние горы, стирая границу между небом и землёй. И казалось Айжаркын, что весь мир сейчас сжался до этого клочка земли, где стоит она, молодая женщина, глядящая вслед уехавшему мужу. Один из тысяч таких же прощаний, что видели эти горы за свою долгую жизнь. Одна из тысяч женских судеб, что вплетались в общую судьбу народа, как узоры вплетаются в ворсистый ковёр.
Когда последний звук копыт растаял в тумане, Айжаркын прижала руку к животу, где билось маленькое сердце – часть Алымбека, его продолжение, его бессмертие. В этом биении была надежда, была жизнь, было обещание будущего – какие бы тропы ни выбрала для них судьба.
В горах Кара-Кульжи, где небо так близко, что, кажется, можно коснуться его рукой, собирались воины. Они приходили по одному, по двое, словно горные ручьи, стекающиеся в одну могучую реку. Кара-Кульжа встречала их древним молчанием своих скал, безмолвным свидетельством веков, видевших множество подобных сборов.
Алымбек въехал в лагерь, когда солнце уже перевалило за полдень. Воздух был густым от запахов – пахло кожей седел, потёртой о камни, железом наточенных клинков, конским потом и дымом костров. Это были запахи войны – такие же древние, как сами горы, как память народа, как песни акынов.