"Мы найдём твой бешик," – его слова прозвучали как клятва, как заклинание, как приказ самой судьбе. "Даже если придётся обыскать всю реку до самого Иссык-Куля." И в этих словах была та особая твёрдость, что бывает только у людей, привыкших повелевать не только людьми, но и самой судьбой.
Жигиты рассыпались вдоль берега, как рассыпаются бусины с порванной нитки. Каждый камень, каждый куст, каждый изгиб реки становился объектом их пристального внимания. А Айжаркын сидела, завёрнутая в тёплые одеяла, не отрывая взгляда от бурлящей воды. Её губы двигались, шепча древние молитвы – те самые, что шептали её мать и мать её матери в минуты смертельной опасности. И в этом шёпоте была не просто мольба – было заклинание, древнее как сами горы, сильное как материнская любовь.
И вдруг – так приходит рассвет в горах, внезапно и ослепительно – раздался крик: "Нашли! На острове!" Этот крик был подобен первому крику весенней птицы, возвещающей конец зимы. Все взгляды обратились к маленькому островку посреди ревущего потока, где среди мокрых камней и почерневших коряг виднелся бешик.
Но не сама находка заставила замереть сердца всех присутствующих. Рядом с колыбелью стояла она – огромная волчица, серая как туман в горах, мудрая как сама земля. Её янтарные глаза смотрели на людей так, как смотрит вечность на мгновение – спокойно, всепонимающе, с той особой мудростью, что недоступна человеческому разуму.
Бирназар бий не колебался – так не колеблется горный орёл, бросаясь за добычей. Его могучее тело рассекало волны с той же уверенностью, с какой его слово рассекало людские споры. Вода расступалась перед ним, словно признавая в нём существо, равное себе по силе.
Волчица проводила его взглядом и растворилась в прибрежных зарослях – не как зверь, убегающий от человека, а как дух, выполнивший свою миссию. Может быть, это была не просто волчица? Может быть, сама Умай-эне, покровительница матерей и детей, приняла этот облик, чтобы спасти младенца?
Когда Бирназар бий вернулся на берег с бешиком в руках, время словно остановилось. Айжаркын приняла колыбель дрожащими руками – так принимает земля первые капли дождя после долгой засухи. Её удивлённый вздох был подобен шелесту ветра в весенних листьях – там, среди промокших вещей, как ни в чём не бывало лежал Жылкыайдар. Его губы блестели, словно только что отпустившие материнское молоко, а в уголках рта таилась та особая младенческая улыбка, что бывает у детей, видящих во сне что-то известное только им.