Словно разрушая эту близость, не подобающую ни месту, ни времени, ни обстоятельствам нашего первого разговора, она улыбнулась и сказала:
– Я была немного резка с вами. Мне жаль, но я перестала вести разговоры ради разговоров. Банальности меня раздражают.
– Банальности составляют большую часть того, что я слышу в течение дня, – ответила я. – Но мне пора.
Уходить совершенно не хотелось, однако я почувствовала: сейчас самый подходящий для этого момент.
– Была рада с вами познакомиться, – добавила я, вставая из-за столика, – давайте вернемся к этому разговору, когда вам будет удобно. Я здесь каждое утро…
– Да, я тоже, хотя и прихожу не по тем же причинам, что и вы. Или, может быть, впрочем… До завтра.
Приглашение присоединиться к ней завтра облегчило уход из кафе. Я протянула ей руку на прощание. Ее рука, как лицо и голос, – все в ней излучало гармоничный диссонанс. Я быстро вышла из зала, преодолев легкое сопротивление пурпурной портьеры. И лишь оказавшись на улице и вдохнув отрезвляющего свежего воздуха, поняла, что нарушила все правила приличия, не заплатив ни за свой, ни за ее заказ.
Затем на меня навалились разные задачи, которые я должна была выполнить днем, а вечером предстояла встреча с Симоном, и вот эта мысль навеяла на меня дикую скуку. Подлинность одного жизненного момента часто подсвечивает приземленность других. Впервые у меня хватило сил или, скорее, ясности мысли, чтобы признать: я нуждаюсь в этих отношениях гораздо меньше, чем могла подумать. Хуже того, они больше не могли принести никакой пользы нам обоим. Они давно при смерти, а мы, словно родственники у постели больного, продолжали отрицать неизбежное.
Я знала тихие зимы, как утро от страсти рвется…
«Давным-давно, на краю пустыни, мы сидели на большом камне. Оба в белых одеждах, на нас опускался вечер. В тот день он говорил со мной, говорил о небе. Я слушала его голос долго, пока не зажглись звезды. У него была глиняная дощечка, и он показывал, как выводить на ней символы. Он открыл мне глаза на то, чего женщине лучше не видеть. Каждое слово проливалось медом на душу.
Давным-давно мы оба были в белых одеждах, и солнце обдавало жаром наши лица. Он взял меня за руку, и мы пошли сквозь толпу. Я не имела права быть с ним, находиться рядом, это право принадлежало его жене – женщине, которой я не была. Поэтому, опустив голову, я скользила тенью по его следам. Я уже научилась читать символы, которым он меня учил. С наступлением ночи мы всегда оказывались на том камне.