Я вдохнул и принялся собирать разбежавшиеся слова и мысли:
– Дом мой. Что с ним? Почему он пропадает? Не весь пока. Но мы уходили, уже ни забора не стало, ни крыльца. Что делать мне?
– Твой, говоришь, дом?
– Ну да, он по наследству достался мне. По закону это мой дом.
– А по праву?
– По какому праву? Право и есть закон, разве нет?
– Кому есть, а кому нет.
Я устал стоять над гробом и принялся вышагивать, скрипя рассохшимися досками. Голос мой звучал теперь громче и жёстче, потому что, отдаляясь от старика, я всё ещё хотел быть услышанным и потому что всё труднее мне удавалось сохранять спокойствие.
– Закон для всех один, и по этому закону дом – мой.
Ерома отвечал так же тихо, и мне пришлось остановиться и прислушаться, ловя фразу за хвост:
– …если не знаешь?
Я попросил повторить и подошёл ближе.
– Говорю, как ты можешь что-то называть своим, если не знаешь его?
– Да в смысле, не знаю? Я полдетства в этом доме провёл, я по этому полу ползал, в бане прятался от бабки, под каждым деревом в саду присаживался!
– Всё у тебя, Серёженька, как в театре. Глядишь-глядишь и думаешь, что довольно того…
От нелепости слов этих и бесполезности беседы, на которую, как оказалось, я страшно надеялся до этих самых пор, я свирепел:
– Чего вы лепите? Вы сами велели спрашивать, а теперь юлите. Отвечайте, что делать мне, чтобы прекратить это всё?!
Старик, словно поддразнивая, хихикнул:
– Смирения наберись и кротости. Тогда, может, хоть земля тебе достанется. Наследник.
– Земля тоже по закону моя!
Ерома не ответил. Молчал он и потом, когда я, вовсе потеряв власть над лицом своим, кричал во весь голос, нагнувшись над гробом, кричал в как будто давно уже, не один десяток лет, закрытые глаза, и потом, когда всполошённый Игорь волок меня за плечи прочь от живых мощей, и даже когда я в последний раз в притворе выкрикнул имя старика, он не отозвался ни голосом, ни смехом, ни кашлем.
За порогом храма я обнаружил себя в компании Игоря и тётки, у которой между пальцев зажата была та же мокрая футболка. Они спорили, и видно было, что обо мне, но меня самого к разговору не привлекали, будто я был ребёнком или козой. Кажется, Игорь просил у неё помощи и заступничества, а она, недовольная нарушенным спокойствием, раз за разом отказывала ему, то шёпотом, то переходя на отвратительный слуху визг. Только когда тётка исчезла за дверью, Игорь предложил: