– Низами!
– Как дела? – спросил Гонзалес с каким-то заботливым оттенком в голосе.
Было поразительно, что кто-то проявляет хоть малейший интерес к тому, как именно я поживаю. Я вся напряглась, предчувствуя очередной подвох. Внутреннее чутье подсказывало: «Осторожно». Но я заставила себя не обращать внимания на этот кричащий в отчаянии внутренний голос.
– Я в порядке, – попыталась я изобразить улыбку.
– Значит, мы договорились, что ты нам все расскажешь. Мы быстро исправим все недоразумения, и ты сможешь идти к детям.
Я кивнула, решив, что это хорошее предложение. Я быстро расскажу все, что они хотят. Отвечу на вопросы и уйду домой к детям.
Джонсон встала и задумчиво посмотрела в окно.
– Скоро я прикажу, чтобы тебя отвезли к детям, – сказала она.
Мой мозг немного расслабился, а желудок разжался. Я проследила за ее взглядом в окно, чувствуя глубокое облегчение от того, что мне не придется долго оставаться здесь со страшными людьми. На Джонсон была белоснежная рубашка и джинсы, у нее были короткие светлые волосы, почти белые. Она стояла словно в позе прыжка, как до предела натянутая струна, готовая лопнуть. Ее взгляд был острым и ясным, а лицо – мертвым, как у вампиров в фильмах ужасов. Я смотрела на нее в ответ и не могла отвести взгляд. Она была зла, я чувствовала это. Внезапно ко мне пришло это липкое и противное чувство: мне очень захотелось понравиться ей, сделать приятное. Было даже обидно, что она меня невзлюбила. Это чувство до боли знакомо – оно овладевало мной, когда Эльнар злился. Я посмотрела на Джонсон униженным взглядом слуги, готового выполнить ее требования. Мне хотелось объяснить, что я совсем не плохая, и оправдаться за то, чего я даже не понимала. Она быстро повернула голову:
– Я не могу читать твои мысли. Скажи что-нибудь!
Я не знала, что говорить. Они мне не задавали вопросов. Только пристально смотрели на меня, и это длилось уже довольно долго. Страх снова прокатился по моему телу. Я онемела, потеряла дар речи и ничего не могла сказать. Меня просто сковало. Все ее движения были механические, лишенные каких-либо чувств, словно она была роботом.
Гонзалес поднял голову и прищурился, а у меня появилась робкая надежда, что они тоже люди и поймут меня, выслушают то, что я должна сказать. Он наклонился вперед в своем кресле и смотрел мне прямо в глаза, как будто это была проверка зрения.