– Та ситуация до сих пор меня мучит. Снится в кошмарах, только теперь на месте того молодого человека я сама. – А что? Почти не вру. Если бы Лю Луань не поступила так гадко, то и кошмаров, где он меня душит, не было бы. – С тех пор я решила измениться. Я больше не хочу иметь ничего общего с той девушкой, какой была когда-то.
Вэй Лун молчал, его спина была прямой и напряженной.
– Вам незачем было мне это рассказывать, – наконец произнес он бесцветным голосом.
И, не спрашивая разрешения, вышел из комнаты.
* * *
За кадром
Вэй Лун вышел из комнаты принцессы, пошатываясь, словно выпил крепкого вина. Прежде много раз он проматывал в голове ту сцену. Считал, что боль почти утихла, оставив после себя лишь обжигающе-ледяное желание мести. Расчетливой и хладнокровной.
Но стоило кому-то произнести вслух то, о чем он так долго думал, как снова заболело в груди, словно не было всех тех лет, за которые он вырос и возмужал. Словно он снова неуверенный в себе подросток, который только что потерял мать. Единственного человека, о котором он всегда заботился, который был светом в его мрачной, безрадостной жизни.
Лю Луань сказала, что раскаивается в своем поступке, но она даже не подозревала, что он намного гаже, чем она думает.
О своей демонической сути Вэй Лун узнал давно и не мог ее контролировать. В моменты бешенства или отчаяния она вырывалась и разрушала все на своем пути. Вэй Луна некому было обучить управлять этой силой: мать чуралась любой магии, отца он не знал. Но в тот день он сумел изобрести способ перенести часть своих жизненных сил в определенный предмет. Например, в заколку.
Мать никогда бы не приняла магическую помощь. Но если бы он воткнул получившееся украшение в ее волосы, она должна была поправиться. Когда заколка сломалась, Вэй Лун утратил большую часть своих сил. Их стало настолько мало, что его демоническая суть почти перестала ощущаться.
Вэй Лун ушел за дом, туда, где располагалась тренировочная площадка для стражников принцессы. Со всей силы саданул по вкопанному в землю большому деревянному столбу. На нем появилась вмятина, а костяшки окропились алым. Но легче ему не стало. Он бил снова и снова. Физическая боль не могла заглушить душевную, но хотелось хоть что-нибудь уничтожить. Пусть даже это будет какой-то столб.