Власть над ее телом пьянила, отрывала голову, лишала рассудка. Но мне, конечно, хотелось власти и над ее головой тоже – чтобы уж называть Машку своей нижней в полной мере. Но она была мазохистка, и все мои попытки доминирования были ей чужды. Она с удовольствием терпела боль – и абсолютно не выносила никакого морального давления.
А я, насмотревшись на Олега, теперь тоже хотел, чтобы Машка, как его Мидори, беспрекословно выполняла любые мои прихоти. Нет, я ни за что не отдал бы ее кому-то на ночь, как сделал мой друг, но что-то другое…
Устав махать плетью и, как обычно, не дождавшись от Машки нужной мне реакции, зато от души расписав всю ее спину красными полосами, я откинул девайс на пол, подхватил Машку, так и не выпустившую из зубов стек, и понес за балдахин на кровать.
– Брось стек, – разрешил я, и Машка разжала зубы.
Она легла на живот, вытянулась всем телом, а я, быстро скинув джинсы и рубаху, навалился на нее сверху. Машка застонала – моя влажная от пота грудь касалась свежих следов, оставленных плетью, и это, конечно, раздражало и без того болевшую спину. Но вот эта реакция и была самым «вкусным», самым кайфовым для меня – слышать звук ее голоса, ощущать бьющееся подо мной тело, входить в нее, двигаться, подчиняя своему ритму, заставить, наконец, делать то, чего хочу я. Просунув руку, я сжал ее грудь так, что Машка вскрикнула, а я задвигался еще быстрее, второй рукой чуть приподняв ее бедра снизу и прижимая к себе. Стало неудобно, и я рывком поставил ее на колени, не выпуская грудь и сжимая пальцы все сильнее. Машка билась подо мной, хрипло постанывая в такт движениям, я чувствовал приближение оргазма, но хотелось закончить одновременно, потому что тогда меня захватывало ощущение какой-то особенной близости с ней. К счастью, я всегда умел сделать так, чтобы это произошло.
Откатившись от нее со стоном, я закрыл глаза и вытянулся всем телом, чувствуя приятную усталость и легкость. В голове шумело, и этот шум перекрывал все мысли. Из колонки в углу негромко звучала неизменная «Энигма», всегда усиливавшая мои ощущения в экшенах, уж не знаю, почему.
– Маш… – я, не открывая глаз, дотянулся до ее спины, легко пробежал пальцами вверх-вниз по горячей коже, и Машка зашипела:
– Не трогай…
Любые прикосновения после экшена выбивали ее из состояния сабспейса, я это отлично знал. Позже, спустя годы, я удивлялся тому, как Олег может делать с ней все, что захочет, даже после того, как Машка ушла с головой в собственные ощущения – вот ему она позволяла, без преувеличения, все, что только могло в голову прийти. Я же всегда слышал только шипение и какую-то отрывистую фразу, призванную напомнить, что моя власть над ней закончилась ровно в тот момент, когда девайс из руки упал на пол.