Искра на всем пути к карьеру казалась спокойной и деловитой, но голос её напряженно зазвенел, как-то даже сорвался, когда нам, возбужденным первым настоящим делом, она сказала:
– Теперь, мальчики, скоро!..
Искра и на этот раз оказалась вещуньей. Не прошло и двух дней – загрохотало над Речицей ясное небо. Всё окрест заполнил гул тяжелых немецких самолётов. Самолёты с широкими крыльями поднимались с нового аэродрома, со стороны Сходни, низко шли над лесом, не сразу одолевая тяжесть загруженных в них бомб.
Когда один за другим тяжело вползали они в небо, рёв стоял такой, что не только воздух, земля дрожала – из пушки пали, не услышишь.
Под самолётный гул мы и опробовали пулемёт. Первым стрелял Серёга. С какой-то даже снисходительностью, как мелкашку в тире, он придвинул к себе пулемёт, и пулемёт послушался – горсть пуль, сбивая наставленные колышки, вонзилась в откос так густо, что потревоженный песок заструился, как ручеек.
Очередь была за Ленькой-Лёничкой. Надо сказать, что, хотя Ленька-Лёничка и был всегда с нами и общий азарт вовлекал его во все наши проделки, мы чутко улавливали какую-то его особинку. Не потому, что был он по-девчоночьи застенчив и не по-мальчишески уступчив и выделялся среди нас совершенно белыми, будто от роду выгоревшими волосами, мягкой шапкой насунутыми ему на лоб и уши. Особинка была в другом – он был какой-то мечтательный. Бывало, вдруг он как бы забывал про нас, откидывался на спину и, подсунув руку под голову, нездешним взглядом залюбовывался облаками. Мы знали, он выглядывает в облаках только ему видимых птиц, зверушек, всадников, коварных похитителей красавиц. Порой, отзываясь на наше любопытство, он начинал показывать нам сражения всадников с крокодилами, горюющую среди белоснежного дворца принцессу, бородатого злодея, крадущегося к жар-птице. Мы прищуривались, смотрели, пожимали плечами: облака как облака, плывут себе за поля, за леса. Ленька-Лёничка замечал наши ухмылки, стеснительно замолкал, украдкой досматривал в небе неведомую нам жизнь.
Лепил он из глины всякое зверьё, из полен вырезал старичков-лесовичков. Однажды вылепил петуха, украсил перьями, посадил на крышу своего дома. Петух так был похож на живого, что мужики пришли с шестом сгонять петуха с крыши: что это, мол, за дурень – третий день сидит на дому, не клюет, не поет!..