К сожалению, всё хорошее, настоящее, истинное требует подготовки. Время занять место в ложе и насладиться прологом ещё не пришло, но звезды грядущего представления уже направляют стопы к нему, скоро, очень скоро состоится судьбоносное знакомство.
Пока же можно предаваться наслаждению ничегонеделания и неге воспоминаний…
В этот самый момент – или тот, другой, или тот, что будет, а может быть даже тот, что не был – в симфонию минувших дней и абсолютного покоя ворвался диссонанс обыденности.
Фальшивая нота смертных голосов, омерзительная в своей простоте банальность, коя, впрочем, оказалась ко времени, а потому он, метафизически вздохнув, рванулся вперёд, к реальности, бытию, времени. Туда, где ничего не подозревающие глупцы торили дорогу к важнейшему событию в их никчёмных жизнях.
***
Их было трое. Замечательное число, хорошее, цельное. Символ непогрешимой вечности и вечной непогрешимости, возведённый в абсолют.
Он пристально вглядывался в лица, подмечал детали, запоминал, веселился лицезрением слабости, напялившей маску силы.
Каждый из идущих по лесу был взвешен, измерен и признан негодным. Даже по меркам смертных червяков они не выделялись ни сколь-нибудь заметным даром – магия обошла их своей трансцендентной милостью, ни особой удачей – лишь один у одного из троих болтался на бедре револьвер в изношенной кобуре.
Букашки, страшащиеся заглянуть Вечности в глаза, во все времена стремились направить её вестника с письмом неизбежности подальше от себя. Как только появлялась возможность, они откладывали хладное железо, предпочитая ему низменный свинец. Так было, так есть, и так будет во веки веков.
В этом же угасающем мире не каждый мог позволить пригреть у сердца плод союза угля, селитры и серы.
Гостей его скромного убежища милость судьбы обошла стороной, но они не понимали этого, не узрели грозного предзнаменования, сочли себя достойнее, чем были на самом деле. Тараканы, возмечтавшие о человечьем уделе, алчущие возвышения, они – те, кого и массовкой именовать совестно. О нет! Он бы ни за что не выпустил на подмостки столь жалких и скучных персонажей, даже для того, чтобы те стояли в толпе. Искусство – этот самый предвзятый и самый жестокий судья – никогда не простит такого надругательства над священным своим таинством.
Три червяка никогда не поднимутся на сцену, им никто не доверит грим или свет. Судьба бездарностей – стать декорацией для одной из первых сцен увертюры. И даже это больше, чем никчёмные заслуживают.