– …назначить на вторник, послезавтра. Вы согласны?
Я лишь безжизненно кивнул. Мне было абсолютно все равно. Я не злился, не кричал, не плакал, не умолял его стоя на коленях, прося о чуде. Внутри меня поселилось буквально само воплощение слова «пустота». Никаких эмоций, никаких чувств. В этом больше нет никакого смысла.
– Значит, ставлю Вас в расписание. Операция довольно простая, много времени не займет, – безразлично продолжал заведующий. – Мне нужно уточнить несколько вопросов, если Вы не против.
Я снова кивнул.
– У Вас есть родственники или друзья, которые смогут помочь Вам добраться до дома после выписки?
– Нет, – тихо ответил я.
– Значит такси, – послышался тихий скрип ручки и шуршание листов бумаги.
– Для оформления пособия по инвалидности, нужно составить документы. Кем вы работаете?
– Я…был художником, – выдохнул я, запнувшись на слове «был». До чего отвратительное, мерзкое слово.
Скрип ручки на секунду прервался, послышался тихий вздох.
– Я попрошу закрепить за Вами психотерапевта, который будет наблюдать за Вашим состоянием все оставшееся время, что Вы здесь. По приблизительным прогнозам, Вы пробудете у нас около месяца, однако все будет зависеть от времени заживления тканей.
– Я не псих, – вяло огрызнулся я, силясь разозлиться на весь этот чертов абсурд, но ничего не получалось.
– Вы пока не псих, – спокойно ответил Андрей Илларионович, делая акцент на слове «пока». – Пациенты в Вашем состоянии склонны совершать…необдуманные поступки. Это для Вашего же блага, Владимир.
– Какого ещё блага? – усмехнулся я, спрятав забинтованное лицо в онемевших ладонях.
Андрей Илларионович ничего не ответил. Лишь продолжил скрипеть ручкой.
* * *
Спустя ещё две недели, я начал понемногу ощущать свое тело. Это было страшно и абсолютно непривычно, словно оно было не моим вовсе, а чьим-то чужим, абсолютно мне не знакомым. Я шевелил руками и ногами, проводил ладонями по лицу, плечам, груди, по обожженной, абсолютно лысой коже головы и ничего не ощущал. Кожа на ладонях была выжжена и покрылась рубцами ожогов, впрочем, как и большая часть всего остального. Я не чувствовал собственного прикосновения, но при этом отчетливо понимал, какие действия совершают мои руки. Беря в ладони какие-либо предметы, я не сразу мог определить, что именно держу сейчас. Это было до одури жуткое ощущение.