– Ночи здесь бывают прохладными, – пояснил Ханно, который лично показал мне мои апартаменты. – Все-таки уже наступил десятый день месяца, именуемого нами «этаним». А по римскому календарю сейчас приблизительно второе октября.
– Расскажи мне про ваши месяцы, Ханно.
– Раньше каждый из них начинался в день темной луны и продолжался, пока луна была видна на небе. Но около двух столетий назад было решено, чтобы каждый месяц длился ровно тридцать дней. А в конце года – время жертвоприношений, длящееся до начала следующего года. Поэтому первый месяц – этаним, потом идут бул, месяц дождей, и поэлет, когда вянет трава. Далее следуют студеные месяцы мерафе, карар и пегарим. В начале месяца абиб день вновь догоняет ночь, все начинает распускаться, а в зиф и хир все цветет. В начале месяца зевах шемеш – самый длинный день в году, за ним идут жаркие матан, также известный как мофият лифне, и мофият. Когда кончается мофият, наступают пять или шесть дней жертвоприношений, продолжающиеся до того, как звездочеты храма Эшмуна объявят, что день сравнялся по длине с ночью. И тогда начинается следующий год[9].
– А какой, кстати, сейчас год?
Ханно посмотрел на меня с удивлением, затем улыбнулся:
– Шестьсот шестьдесят пятый от основания города. А по вашему летоисчислению?
Я быстро подсчитал и начал было говорить:
– Сто сорок девятый…
И осекся. Все-таки «до нашей эры» здесь не поймут. Ну ладно, пусть будет сто сорок девятый. Вот только как объяснить, что следующий – сто сорок восьмой?
– Значит, ваша страна была основана сравнительно недавно?
– Так оно и есть, – облегченно ответил я.
– Тогда располагайся, а через час приходи на ужин.
Я не знал, что такое «час», но примерно через этот самый час – согласно моим часам – в дверь постучали. Я открыл ее и увидел человека, на удивление непохожего на все, что я видел пока в Карфагене, – и практически копию моего друга-венесуэльца из американской школы. Разве что тот был метисом, тогда как кожа моего визави была коричневой, а черты лица еще менее похожие на европейские. Кто видел фотографии индейцев-араваков из бассейна Ориноко, знает, о чем я говорю.
Тот чуть поклонился и сказал, тщательно выговаривая на латыни:
– Cena, domine[10].
Ханно ждал меня в небольшом обеденном зале. Стол из неизвестного мне дерева, такие же стулья с удобными спинками, на столе кувшин с вином и разнообразные закуски, вскоре сменившиеся жареным мясом со специями, овощами и чем-то вроде лапши. Еда была, наверное, менее изысканной, чем в кругу семьи, но более интересной. Подавал его тот самый слуга неизвестного происхождения, которого, как мне сказал хозяин, звали Кайо.