Отец в течение некоторого времени обращался за помощью в местную церковь. Брат вернулся в колледж в Калифорнии. Я тоже закончил университет и в конце концов улетел обратно в Париж, не планируя писать о том, чего не знал, но больше всего на свете желая оказаться там, где мама в последний раз была здорова.
После того, как ей поставили диагноз, мы сразу выработали планы. Мы действовали, мы надеялись, молились, разрабатывали стратегию выздоровления, сидели с врачами, планируя все аспекты лечения, заполняя десятки желтых блокнотов большого формата. Стремление к планированию, свойственное нашей семье, давало ощущение контроля.
Когда мама умерла, осталась пустота. Дела исчезли. Контролировать стало нечего. Пропал план, которому требовалось следовать. Большинству скорбящих людей говорят, что им нужно двигаться дальше. Устроить запланированные поминки и продолжать жить. «Как только кто-нибудь умирает, начинается бешеное строительство будущего (перестановка мебели и так далее): футуромания», – отметил французский философ Ролан Барт в своем дневнике[6] через два дня после смерти своей матери Генриетты.
Я задавался вопросом, действительно ли кто-нибудь знает, что делать после утраты. У меня хватало ума понять, что должен существовать способ лучше, чем игнорировать ее, в прямом смысле сбежать, улететь от нее, однако я не знал, в чем он может заключаться. Повсюду тщетные попытки справиться с нашим горем, неправильное понимание, которое начало определять этот опыт. В течение первых нескольких лет я перепробовал несколько вещей, о которых мне рассказывали, о которых я слышал в песнях и фильмах и читал в книгах-бестселлерах: я говорил себе, что «принял» случившееся, пытаясь пройти через «пять стадий»[7]. Я воображал, что со временем смогу забыть о потере. Я надеялся достичь того ускользающего ощущения оконченности, когда горе исчезает в зеркале заднего вида.
Это было все, что я знал о горе, и это казалось жалким в самом буквальном смысле этого слова[8] – вызывающим надрыв[9], эмоции. (Другой, менее распространенный перевод греческого слова πάθος – «страдание».) Было грустно и даже больно от того, насколько мало я знаю. Плохо было и то, что, пожалуй, большинство людей знают о горе не больше. Происходит нечто разрушительное, а мы бежим по заранее заготовленному сценарию, который не приносит утешения и никогда на деле не приносил. Вместо этого он в лучшем случае просто загоняет горе вниз – туда, где мы можем продолжать жить, возможно, с трудом, хотя чаще не можем.