Когда я прихожу в себя, Астрид рыдает, громко всхлипывая. Я чувствовал опустошение. Слезы текли по лицу, капая с подбородка. Астория гладит сестру по голове, пока та, уткнувшись в колени, горько плачет. Я подсел ближе и заменил ее руку.
– Почему… почему она это сделала? – спросила Астрид, проглатывая слезы.
Я поднял глаза на призрак.
«Это не я. Пусть найдет тетрадь. Ключ в доме.»
– Она не хотела этого делать. Я чувствовал, что это не ее воля. Словно она потеряла контроль над телом.
– Но она попала в аварию!
«Это ложь.» Говорит призрак.
– Ты уверена? – спросил я у нее.
– Так сказал отец, он бы не стал…
– Твой отец баллотируется в мэры, как бы народ отреагировал на новость о суициде дочери? Не проще ли сделать ее жертвой в угоду людям, чтобы его пожалели в горе?
– Да он бы никогда не поступил так со своей дочерью! – злобно сказала она.
Призрак сестры грустно качала головой.
– Ты должна найти ключ от ячейки 76, и тогда узнаешь, что случилось с сестрой, – я решил перевести тему, чтобы не сказать еще чего лишнего.
Поднялся с пола и задул свечу со словами: «Спасибо за помощь, покойся с миром.»
Я быстро забросил вещи в рюкзак и взглянул на Астрид. Она все так же сидит на полу. По щекам растеклась тушь и оставила разводы.
– Мне жаль твою сестру. Не вини себя в ее смерти. Я пойду, если больше не нужен.
Она не подняла голову, и я ушел. На душе было мерзко, ее боль и страдания душили изнутри. Меня тошнило. Хотелось сделать глоток свежего воздуха.
– Леон, постой! – она настигла меня в коридоре. Лицо бледное, как мел, ее шатало. – Останься.
Ее сильно качнуло, и я успел ее подхватить. Обхватил за талию и приподнял. Она уткнулась носом в грудь, и я чувствовал запах ее волос. Такой сладкий, нежный и легкий.
– Давай вернемся в номер, – предложил я для начала, а там уже разберемся.
Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как он ушел. Час, три, может, больше. Я потерялась во времени. Опустошенная, разбитая, одинокая. Я не знаю, что мне теперь делать, кому верить. Мог ли Леон придумать это всё? Но откуда ему знать такие факты, о которых знали только мы?
Мог ли соврать отец ради предвыборной кампании? Теперь, когда мой гнев утих, я вижу смысл в словах Леона, и это меня пугает. Неужели отец и правда так поступил с собственной дочерью? А мама? Она знала обо всём? Или не знала только я?