Не то в Москве.
Всякий маломальский начальник считал здесь себя чуть ли не пупом земли, которому простые граждане должны кланяться и смотреть в рот. При этом сам он точно так же, кланяясь и глядя в рот, смотрел на вышестоящее начальство. Такая, вот, круговая порука. Чем ниже властный эшелон (любой – советский, партийный или правительственный), тем больше в нём было этой дурной чванливой бюрократии, тормозящей любое здравое дело.
Все это прекрасно видели, понимали, страдали, но системно что-то изменить не могли.
Так и рулили страной с помощью телефонных звонков.
Чем выше во властной иерархии звонящий, тем быстрее можно рассчитывать на результат. Плюс личные связи, от этого тоже много зависело.
– Вторая, здравствуйте! – раздался в трубке голос телефонистки.
– Ермолов, – сообщил я свою фамилию. – Здравствуйте! Будьте добры, соедините меня с министром просвещения Прокофьевым Михаилом Алексеевичем.
Я мог бы позвонить министру и напрямую, но для этого нужно было подниматься в квартиру, потому как «вертушка»[4] была установлена только там. К тому же мне нравилось звонить из машины через коммутатор, пользуясь услугами телефонисток. Было в этом что-то живое и тёплое, некое уходящее очарование прошлого, что-то вроде керосиновой лампы, от которой когда-то, на войне, любил прикуривать дядя Юзик. Казалось бы, я и так в прошлом, куда уж дальше – ан, нет. То, что казалось прошлым ещё год-полтора назад, уже стало для меня настоящим.
– Соединяю!
Длинные гудки, трубку сняли.
– Прокофьев слушает, – послышался в трубке глуховатый голос министра.
Мы встречались с Михаилом Алексеевичем на том самом совещании в Совете министров и даже обменялись несколькими доброжелательными фразами – министру просвещения было приятно, что неожиданного юного гения, к которому нынче прислушиваются в самых высоких эшелонах, воспитала наша советская школа. Она же, как ни крути, дала ему и первоначальные знания, без которых этот очень молодой человек не придумал бы того, что уже придумал. И, очень может быть, ещё придумает.
– Здравствуйте, Михаил Алексеевич, – бодро сказал я. – Серёжа Ермолов беспокоит.
– Здравствуй, Серёжа! – голос министра потеплел. – Слушаю тебя.
Я вкратце изложил суть дела, извинившись в конце, что беспокою по столь пустяковому вопросу.
– Ничего, Серёжа, правильно сделал, – заверил меня товарищ Прокофьев. – В нашем деле пустяков не бывает. Как, говоришь, завуча зовут?