В этот момент появился Карпов. Он выпорхнул откуда-то сзади, поднырнул под руку атаковавшего его автоматона и с размаху ударил по его опорной ноге своей саблей. Как знал Платон Алексеевич, его адъютант ласково называл своё оружие «Гаврюшей». Клинок легко рассёк металл, и механизм с грохотом упал на колени, потеряв равновесие.
Не теряя времени, Карпов отскочил на безопасное расстояние и крикнул полковнику:
– Сейчас!
Старший офицер воспользовался моментом и, сделав резкий выпад, вонзил свою саблю в грудь, где, как он надеялся, было сердце его противника. Лезвие с трудом пробило броню, но всё же достигло цели, заставив механизм заискриться. Автоматон в последний раз пошатнулся и с грохотом рухнул на каменный пол стены, поднимая облако пыли.
Едва дым рассеялся, стало видно, что автоматон больше не двигается. Платон Алексеевич тяжело дышал, его руки дрожали от напряжения, но он стоял, готовый к новым атакам. Солдаты вокруг него, вдохновлённые его решимостью, снова заняли свои позиции, готовые защищать баррикаду до конца.
Новые крюки заскрежетали по камням, и на стене появились свежие враги-автоматоны. Массивные тела заслонили горизонт. Ружейные выстрелы высекали искры из металлических тел, пробивали и выбивали куски, обнажая искрящиеся внутренности, но, словно не замечая повреждений, смертоносные марионетки двигались вперёд. Артиллерия англичан продолжала бить по стенам, сотрясая поле боя, развернувшееся на стенах. Нужно было действовать, и он громко закричал, стараясь перекричать шум боя:
– За Веру, Царя и Отечество!
Он был похож на призрака, что восстал среди развалин. Офицерская сабля поднята над головой, будто божественное оружие, готовое опуститься на головы врагов. Рёв десяти глоток взрывает поле боя не хуже, чем смертельная вражеская шрапнель. Платон Алексеевич всего лишь на миг почувствовал гордость за своих людей, не страшащихся гибели, как раздался новый удар, сбивший его с ног.
Он потерял равновесие и как будто продолжал падать в бездну, как вдруг почувствовал удар. В глазах потемнело, а боль спёрла дыхание, пронзила грудь, как вражеская сабля. А может и вправду его убил автоматон или заряд артиллерии?
Нет, он пока не умер.
Кто-то держал его руку. Ангел?
Офицер наконец-то открыл глаза и увидел встревоженное, молодое лицо, испачканное сажей и чужой кровью. Совсем ещё детское. Про таких говорили, что «на губах материнское молоко не успело обсохнуть». Парень нелепо двигал губами, будто что-то говорил, но полковник его не слышал, лишь глупо лежал, пытаясь прийти в себя.