И в какой-то момент редактор отстал, смирился. Было у него по горло других проблем, связанных с журналом и куда более значительных, чем мелкая рубрика. Конкуренция то на рынке выросла сильно, и все труднее было справляться с давлением более крупных и обладающих куда более внушительными бюджетами собратьев. Бултыхался, бултыхался журнальчик, а в какой-то момент не выдержал и всплыл кверху брюхом, обанкротился. И не вина здесь исторического раздела, уж чья угодно, но только не его, подумал Лев Виссарионович с легким внутренним злорадством. Надо было вам голубчики больше качественных материалов делать, а не в грязь скатываться. Впрочем, он быстро себя одернул, с легким чувством вины вспомнив об инфарктах редактора. «А Вас жаль, батенька, жаль» – сказал он вслух – «Но вот твореньице Ваше, на охлос рассчитанное, и не жаль, честно говоря». Тишка самую малость поднял рыжее ухо, оценил, что хозяин в очередной раз сам с собой сотрясает воздух, и, дав отбой тревоге, вновь задремал.
Поводов жалеть о закрытии журнала у Льва Виссарионовича действительно не было. Хотя бы потому, что крах сего малополезного для отечественной цивилизации издания не означал закрытия собственно его рубрики. Права на нее были выкуплены другим, более солидным журналом и теперь он получил не одну, а целых три страницы в свое распоряжение и значительно больше свободы в их наполнении. Да и жалованье, надо признать подняли изрядно. Появилась возможность нет-нет, и шикануть иногда в ресторане, обязательно поблизости от Площади трех вокзалов. А по завершению приятного вечера, фланируя мимо газетчиков мимоходом выдать какую-нибудь из своих коронных фраз. Что-нибудь про труд, интеллект и чувство вкуса, ну и малость приправить латынью. Per aspera ad astra или еще что-нибудь там ввернуть в тему. В плане латыни Лев Виссарионович был довольно предсказуем, и в плане общего направления пафосных высказываний в общем-то тоже. Впрочем, отторжения у газетчиков (многие из которых представляли уже новое молодое поколение) он не вызывал. Скорее притягивал своей оригинальностью и стороны расставались вполне довольные друг другом.
Именно после смены места работы у Льва Виссарионовича и появилась подлинная идея в жизни, идея достойная его таланта и во многом вытекающая из того, что мелкие газетные очерки перестали удовлетворять его творческим масштабам. Хотелось большего, чего-то по-настоящему достойного и монументального, такого, чтобы потомки потом с любовью читали и перечитывали, вдохновенно дискутируя о вторых, третьих и четвертых смыслах, которые великий автор мог вложить в ту или иную фразу. Разумеется, Лев Виссарионович отдавал себе отчет в сложности задачи. Но он ли не готовился, он ли не шлифовал свое мастерство годами ради того, чтобы однажды, после долгих творческих мук выдать свету подлинный бриллиант. Главное, чтобы окружающие сумели сей самоцвет достойно оценить.