зевнула, взглянула вокруг.
Увидев коробочку, лишь ухмыльнулась…
А Божья коробочка
перевернулась!
Очнулся поверженный жук.
Расправились крылышки и затрещали —
взревел красно-черный мотор.
А птичка и Ёржик заверещали.
Так громко кричали, так жутко кричали,
что даже коробочку перепугали.
Она-то от страха взлетела над полем,
и стала кружить, как юла.
Но сетка держала. Да, сетка спасала.
Спасала, как только могла.
И в этом моменте, трагичном моменте,
случилось несчастье одно.
Ведь сетка, за лодку цепляясь, свисала.
А жук подлетел! Так что сеть обмотала
и Ёржика, эх, самого.
Как только не пробовал выбраться Ёржик:
зубами хватался, царапался, дрался.
Но сеть зацепилась, не распустилась.
А значит, наш Ёржик попался.
Запряталась птичка в бородку. Затихла.
А Божья коробка, взревев, взлетела над полем.
И мчала так лихо, что Ёржик слегка обмерев,
разжал свои ручки и выпустил лодку.
А Божья коробка, усилив нажим,
уже поднималась достаточно ловко,
касаясь небесных вершин.
Внизу оставались: цветочное море;
и кошки, что ели горох.
Уже загорались в домишке окошки.
А дверка-малышка, упав на порог,
все также лежала, надеясь, что Ёржик,
вернёт её в узы петель.
Но он не вернёт, он уже в облаках.
Не может спуститься на землю никак.
Куда принесёт его божья коровка?
Быть может на небко, где красный восход?
Где божьей коровкой забытые детки
макают печенья в какао и мёд?
Да кто его знает, известно немного,
но кто нам мешает узнать?
Летит бедный ёржик.
Опасна дорога.
«Домой бы вернуться в кровать» —
Так думает ёржик, но время стремится,
конечно же, только вперёд.
Лети бедный ёржик.
Ох, если б ты ведал, в каких приключеньях
продолжишь полёт.
Взмывала Коробочка выше и выше.
И Ёржик за нею взмывал.
Скрывалась из виду домашняя крыша
и белый туман наступал.
И в облачных далях, неведомых далях,
в краю кучевых облаков,
надежды вернуться домой угасали.
И жуткие мысли в сознанье витали.
И крепло объятье оков.
Но Ёржик сражался: и сеть грыз зубами,
и ногтем узлы ковырял.
Барахтался, сильно пинался ногами.
Но сдавшись, смертельно устал.
И птичка порхая, рвалась и клевала.
Но тоже устала и задремала.
В конце же концов, они оба смирились,
что им суждено долететь до небес.
Знакомые дали совсем уже скрылись,
исчез перламутровый лес.
И Божья коробка, устав от полета
всё медленней к звездам ползла.
Мотор барахлил, подступала дремота,