Умение сопротивляться придет к Олесе позже. Тогда же она просто кричала:
– Я хочу домой! Мама, поехали домой!
Я сглатывала подступивший к горлу ком и подавляла в себе желание тоже закричать, схватить ее и бежать отсюда. А еще она всегда была смелой и будто вместо меня озвучивала желания и чувства, которые я еще не успела осознать, не говоря уж о том, чтобы произнести вслух.
Тогда я не могла оказать ей какой-то значимой поддержки, потому что попросту не понимала, как это сделать. На просьбы Олеси поехать домой мне приходилось отвечать, что тут все хотят домой, даже врачи и медсестры, но нельзя, нужно лечиться, иначе бяку нам не одолеть. Такая тактика общения родителей с больными детьми распространенная, но она оказалась неэффективной для Леси. Лично я бы не хотела такой «поддержки» и обесценивания моего желания. Позже у нас уже появятся и объятия, и неспешные качания на руках, и другие слова: «Давай я тебя пожалею, малыш, я тоже очень хочу домой, для этого нам нужно пройти химию и получить хорошие анализы, и мы вместе пойдем на перерыв…» Такой подход эффективнее обесценивания, манипулирования и устрашения, только так можно оказать нужную поддержку. Но пойму я все это спустя недели…
Вообще, конечно, можно соврать, что я была всегда правильной матерью, «по книжке» – кто ж проверит. Но нет, увы, я много ошибалась и часто делала не то, что было нужно, или вовсе срывалась от бессилия. Последнее же вообще самое простое. Но я после срывов всегда разговаривала с Олесей и искренне просила у нее прощения, объясняла, что поступила неправильно, потому что не знала, как себя повести, и тоже испугалась, но я очень постараюсь это контролировать и больше не допускать срывов. Речь обычно шла о повышении голоса, манипулировании, запугивании («ты что, в реанимацию хочешь?») или об угрозах применить силу в виде поджопников. Во всем этом я после раскаивалась и просила у Олеси прощения. Она в свою очередь тоже просила прощения за свои поступки и сожалела о содеянном.
После криков, угроз или поджопников у ребенка может только появиться боязнь потерять защиту в лице родителя – ведь в больнице у него никакой поддержки больше нет, кроме мамы или папы. Сложно признать детскую правоту, а чаще всего – и обоюдную вину. Но все возможно, только нужны практика и желание этому научиться. Но это, конечно, не книга о воспитании, поскольку у меня нет большого опыта общения с детьми. У меня есть только опыт общения с Олесей, поэтому не нужно воспринимать мои слова как истину в последней инстанции.