, это будет более точное определение.
На утро следующего дня была назначена игольчатая биопсия, взятие образцов опухоли. И установка подключичного катетера. Конечно, снова под наркозом. Хирург предупредил о возможных последствиях – кровотечении после биопсии и занесении инфекции во время установки катетера.
Перед каждой плюс-минус серьезной манипуляцией дают подписать бумажку о ее возможных неблагоприятных последствиях. Меня чтение этой бумажки всегда тревожило, поэтому я подписывала автоматически, почти с закрытыми глазами. Иногда после такого меня спрашивали:
– Вы точно все прочитали?..
Но факт моего тщательного прочтения не избавит от последствий, если они вдруг возникнут. При этом не подписывать нельзя, значит, проще выбрать вариант, который мне спокойнее, – подписать не читая. Это я научилась делать еще перед собственными операциями. Если проснусь – хорошо, не проснусь – мне будет уже все равно, и наличие бумажки не поможет. Мне мое спокойствие дороже, да и ребенка не обманешь – дочь всегда считывала мою тревогу.
11 ноября. На биопсию я отнесла Олесю на руках.
Медсестры операционной забирают ребенка, а мать отправляют в палату. Снова крики: «Мама!» – и слезы. Сначала ты это видишь, а потом еще слышишь из-за закрытой двери. Показалось, что мне не хватает воздуха, и я села на диван в коридоре, пройдя несколько шагов. Я по-прежнему не могла есть в больнице. Изредка что-то засовывала в рот через силу, чтоб не падать. Аппетита не было совсем, и это тоже сказывалось на общем состоянии.
Голодные паузы перед наркозом и после него я строго выдерживала вместе с Олесей. Это было иллюзией, что ей так будет легче. Конечно, есть перед ней было бы издевательством, но вот выйти и выпить стакан воды в коридоре или съесть леденец потихоньку было вполне возможно. Или можно поесть, пока ребенок в операционной. Но я понимаю, почему этого не делала – из-за чувства вины. Ведь она же из-за меня страдает, и раз я такая плохая, то должна страдать, как и она. На наркоз меня не заберут вместо нее, но вот поголодать с ней я могу…
Ох уж это «искупление», намеренный, осознанный вред себе. Намного ли легче было Олесе от моего истощения?..
До палаты я дошла – и не знала, куда себя деть. Я не обращала внимания на то, что говорили вокруг, прислушивалась к шагам в коридоре: не зовут ли меня? Но меня не позвали.