Спала я плохо, с градусником под подушкой. Каждые три-четыре часа измеряла температуру у дочери, но до утра все было хорошо. После той ночи, кстати, я поняла, что спать с капельницей реально. Олеся даже придумала шутку:
– Меня заряжают.
– Мы уже шестнадцать дней на подзарядке, никак зарядиться не можем… – прокомментировала соседка.
12 ноября. Этот день стал переломным для меня.
Начался он обычно. Я уже запомнила имена наших «сокамерников», разложила вещи из сумок, убралась в тумбочке, продолжала работать.
Около восьми часов вечера в соседней палате начали кричать, но слов было не разобрать. Медсестры стали бегать, везли каталку. Только одно слово было понятным: «Реанимация!»
Кто-то вышел в коридор, кто-то замер. Я осталась в палате – понимая, что происходит что-то страшное, не хотела этого видеть.
Шум быстро стих. Медсестры вернулись к своей работе. Соседки рассказали, что весь коридор залит кровью, возле палаты лежит окровавленное постельное белье. Я успокаивала себя, что пациента отвезли в реанимацию, там его откачают.
Одна из медсестер подошла к Олесе, ее лицо было сосредоточенным, а ресницы – слипшимися от слез. Она начала проводить манипуляции с катетером, наклонившись к нам близко. Я тихонько спросила:
– Что случилось?
– Легочное кровотечение, – также тихо ответила медсестра, чтобы другие не слышали.
– Его успели довезти? – спросила я.
– Он умер, – с сожалением ответила она.
– Что у него было?
– Лейкоз.
Медсестра отошла от нас, а я осталась неподвижно сидеть, мне кажется, с лицом цвета больничной простыни. Соломинка «в больнице безопасно» оборвалась. Это не насморк, это – рак.
Новость о смерти распространилась быстро, в отделении наступила тишина. Так я проводила первого пациента, которого не знала. Я не знала, как он выглядел, как выглядит его мама. Ему было шестнадцать или семнадцать лет.
Теперь я смотрела на каждого ребенка в палате и понимала, что не все вылечатся. А еще понимала, что в трагическом списке может оказаться и Олеся. «Это не наша история», – решила для себя я. На тот момент это было верным решением: не разрушаться, сталкиваясь со страхом. К тому же мозг умеет подтасовать факты, чтобы сам себя успокоить: у нас не лейкоз, по статистике у детей старшего возраста прогнозы хуже… Хотя статистика – отстраненная вещь, ведь даже в малом проценте умирающих может оказаться твой ребенок. Но тогда мне было проще натянуть сову на глобус, чем смириться с реальностью. У Олеси же продолжала держаться высокая температура утром и вечером, и это меня беспокоило.