Я уже начал привыкать к состоянию тревоги, в голове мелькнула мысль о том, что как-то уж сильно подзатянулась эта операция. Увозили-то Нику с подозрением на аппендицит, значит, операция должна была давно завершиться. Но толком об этом подумать я не успел, так как Герман обкакался, а Антон в мгновенье ока устроил бедлам на кухне. Едва справившись с этими невзгодами, я осознал, что уже пора срочно думать об обеде, поэтому пришлось снова взяться за готовку. Аппетит сыновей не подводил. Я проверил свой телефон – сообщений не было, пропущенных звонков тоже. Да и откуда им взяться, если я держал телефон возле себя, с нетерпением ожидая звонка? Нескончаемые домашние дела помогали отвлечься, и я не заметил, как дома наступила тишина. Я направился в детскую и обнаружил детей уже спящими согласно их внутреннему графику. Пока укладывал мальчишек в кроватки и смотрел, как они спят, прокручивал в голове тревожные мысли: что будет дальше, что происходит сейчас, что там с Никой, каково ее матери сидеть в больничном коридоре и ждать хоть каких-то новостей, как объяснить детям, что мама в больнице, тем более что они, кажется, ничего не понимают, а что будет, если что-то пойдет не так, как мне жить со всем этим?
Наступившая тишина в квартире должна была бы даровать мне покой, освободив от суеты, но я все также не находил себе места и снова попытался узнать хоть что-то о состоянии Ники. Результат был тот же. Операция еще не закончилась. Мне ничего не оставалось, кроме как сосредоточиться на бытовых делах. Дело шло к вечеру и надо было подумать, что приготовить детям на ужин. Я поразился тому, как много дел выполняет моя жена. Их количество зашкаливало! Целый день на ногах без возможности передохнуть и с постоянной необходимостью наблюдения за детьми, а ведь она умудрялась еще и позаниматься с ними, почитать книги, порисовать и даже развивала им мелкую моторику. А помимо всего этого есть еще и стирка, уборка, глажка.
Вечер начал сгущать краски. Я боялся думать о плохом, но жестокое воображение нарисовало мне картину смерти моей жены. Я видел, как рыдают на ее похоронах, как я стою, не в силах проронить и слезинки, отягощенный чувством вины за все, что с нами было. Представил, как дети веселятся и радуются, не в состоянии понять происходящее. Мрачный поток мыслей уносил меня все дальше к беспросветному будущему, заставляя представлять, как я стою на могиле молча изо дня в день, из года в год, как учу уже повзрослевших детей ухаживать за местом захоронения их матери, как боюсь смотреть в глаза родни, чувствуя осуждение с их стороны из-за того, что не сберег жену. Даже в воображении меня съедала жалость к своим детям от того, что никто в мире не будет их любить так, как любит их мать. Апогеем переживаний стало отвращение к самому себе за то, что так мало ценил свою женщину, порой увлекаясь другими. Страх потери овладел мной полностью.