Впрочем, будет разговоров. Вторя Себастьяну Брандту, следует воскликнуть: «Ну, с Богом! В путь пускайся, судно!»
И перейти к делу, ибо бездельные рассуждения мало кому интересны. И с этих пор автору остается лишь надеяться на то, что читатель вслед за Пушкиным не воскликнет, захлопнув эту книжицу: «Весь вечер читал Клариссу. Мочи нет, какая скучная дура».
Письмо 1. Странствия буяна,
или Шалун старинного покроя
Доброго дня Вам, Лизанька, бесценный друг мой!
Вот, наконец, вступил я в российские пределы. Конечно, камчатский край видом своим нисколько не напоминает привычных нам пейзажей, да и бесконечно далек он от той, по ком томилось мое сердце все эти нескончаемые месяцы вынужденной разлуки. На первый взгляд земля эта не менее чужда русскому человеку, чем какая-нито американская или африканская. Однако же самая мысль о том, что места эти находятся под рукой Государя, сообщает чувство Отечества.
Теперь начинается мой путь домой, путь к Вам, драгоценная Лизанька. Будет он долог и не вполне прям, однако всякая верста, всякий перестук копыт перекладных будет неуклонно приближать миг нашего с Вами свидания. Чем же исцелить мне нетерпеливое ожидание этой встречи, чем порадовать Вас? Разве что письмами, которые, Бог весть, сумеют ли опередить меня? Пусть так. Однако ежели Вы станете ожидать от меня подробностей о местах, которыми мне приведется следовать, то напрасно. Принимаясь описывать природу, я становлюсь более топографом, нежели поэтом. Посему в этом послании и в прочих, какие дорожные обстоятельства позволят мне написать, я позволю себе в меру скудного моего дарования давать Вам картины жизни, которые мне наверное приведется наблюдать, следуя от самых окраин Империи до Москвы. Откуда же, спросите Вы, явилась во мне убеждение, что путь мой окажется достаточно богат на подобные умственные приключения? Отвечу Вам словами моего покойного дядюшки: «Нет неинтересных мест, есть неумение любить Отечество свое», каковому жизненному credo я и стремлюсь следовать в небезызвестных Вам тетрадях, к которым Вы всегда проявляли столь приятный моему сердцу интерес.
Возьмем для первого примера Камчатку, пределы которой я намерен днями оставить. Удаленность сей земли в географическом значении уничтожается близостию ее в ином смысле.
Позвольте же мысль мою немедленно объяснить примером, из которого совершенно становится ясно, что и Вы, и я, находясь на удаленных краях Отечества нашего, в одно и то же время ступаем по следам одного и того же человека. Ежели идти от дома Вашего батюшки по Сивцеву Вражку к Пречистинскому бульвару, то по правую руку возможно увидеть неприметный домик о семи окнах с мезонином. Некогда принадлежал он ветреной личности, теперь уже едва ли не вовсе исчезнувшей из московской памяти. Отсюда он выезжал смущать покой светских салонов, здесь заряжал пистолеты для дуэлей. И его же нога оставила, ежели позволено мне будет проявить фантазию, след на берегу Камчатки, по которому не далее как сегодня утром прогуливался и я. Мнится мне, что, читая это, Вы, милая Лизанька, пребываете в недоумении, что за личность подвигла меня на подобные мысли. Нынешнему поколению сей персонаж представляется почти совершенно забытым, однако же наши деды в свой век с охотою принимали его у себя и с живостию обсуждали его похождения.