С первого появления шалопая в свете пристала к нему кличка Американец, которой он, надо сказать, очень гордился. Но недолго ему довелось смущать салонных дам мало достоверными рассказами и не вполне пристойными демонстрациями. Отправили его в заштатную крепость. Два года тосковал там Толстой смертною тоской, а потом на его счастье грянула война со Швецией. Князь Долгоруков взял его к себе адъютантом, но вскорости ударило князя насмерть ядром. Толстого, который находился подле, всего залило кровью. Бывший индейский охотник вспылил и зарекся смывать княжескую кровь, покуда не отомстит. Неведомо, сколькими врагами он был готов удовольствоваться, однако войну граф закончил с вполне очищенным мундиром.
Тут бы ему и поутихнуть, благо былую дуэль ему простили и даже вернули в гвардию. Да только Толстой от ветра головы своея взялся за старое. Поссорился с товарищем из-за чухонской барышни, да и застрелил его. И попал-таки на сей раз в солдаты, в глушь, в Выборг. А оттуда, чуть погодя, вышел в отставку.
Но лишь пришел Бонапарт, как сумасбродный граф записался в ополчение. Проявил безумную отвагу, вернул чины и ордена. В отставку, на сей раз окончательную, вышел полковником. Поселился в Москве, в том самом доме в Сивцевом Вражке, который я в начале письма советовал Вам отыскать. Метал банк без оглядки, шалил без удержу, стрелялся без промаха. О нем рассказывали сказки: карбонарий. Бежал с каторги. Положил тысячу человек. И про орангутаншу, конечно, не забывали.
Федор Иванович завел дружбу с Пушкиным и при этом чуть было не убил его на дуэли. Слава Богу, обошлось – помирились. В знак дружбы сосватал за приятеля Наталью Гончарову.
Когда рука Американца ослабла и не могла более наводить пистолет, беспутник утих. После одного из кутежей увез к себе домой цыганку, женился на ней и заскучал. Имена одиннадцати убитых на дуэлях он записал в помянник и, как только у него умирал ребенок, вычеркивал одно имя и ставил сбоку: «Квит».
Одиннадцать раз написал он это слово, одиннадцать имен вычеркнул. Когда умерла дочь Сарра, захлопнул книжицу и вздохнул: «Ну, слава Богу, – квит! Теперь хоть мой курчавый цыганеночек будет жив». И верно, двенадцатый ребенок, чернявая Параша, одолела младенческие хвори. В этом месте кстати будет сказать, что реченная Прасковья Федоровна со временем стала супругой московского губернатора Перфильева.