Письма путешественника по казенной надобности - страница 9

Шрифт
Интервал


Немало рассерженный тем, что обманулся в своих ожиданиях, я, к стыду моему, не весьма любезно спросил смотрителя, отчего он вздумал устроить в своем доме подобный Коцит. На что услышал в ответ: «Так это я, сударь, кофейного француза холодцом извожу». В сей миг досада моя исчезла, ибо я в предвкушении нового знания заранее простил поклоннику мороза грядущие неудобства ожидания перемены лошадей. Смотритель любезно сделал мне перевод своей звучащей совершенно по-русски, но вместе с тем лишенной всякого смысла фразы.

Старательно разобрав несколько спутанные нити логики моего нового знакомца, я имею теперь возможность и Вам, бесценная моя Лизанька, дать достаточное толкование.

Начать следует с того, что кофейными в сибирских землях зовут черных тараканов. Извести такую казнь египетскую здесь – как, впрочем, и в наших краях – не помогают никакие средства. Единственно жгучий холод губит гадостных тварей. Собственно, ради тараканьего мора и была выстужена благовещенская станция. Забавно, что, объясняя сей нехитрый метод, смотритель привел в оправдание оного распоряжение давно забытого губернатора, который предписывал своим подданным так-то и расправляться с кофейною напастью.

Уяснив себе совершенно самую суть, оставил я себе напоследок непонятное досель упоминание «француза». «А как же, сударь, – с улыбкою ответил мне смотритель, – таракан он и есть француз. Числом не считан, усами богат, силою не перебьешь, только морозом и прищучишь».

***

Вполне удовлетворившись объяснением я, занеся новые сведения в записную книжку, отправился ради ускорения часа отъезда на берег Амура. Всякому, кто хотя бы раз брал на себя труд посмотреть на карту, известно, что оная река отделяет Империю Российскую от империи Поднебесной, сиречь Китая. В виду Благовещенска Амур не так, чтобы широк – пожалуй что, сравним с Невою, так что полюбоваться неведомыми землями возможно, не пересекая границ. Впрочем, тешить взор здесь решительно нечем – некогда на сем берегу стоял город Айгунь, да теперь отодвинут подале и отсюда уже не виден. В оный Айгунь чиновники из Благовещанска любят наезжать на манчжурский новый год. Рассказывают, что один повеса из служащих, быв там, увидал на улице очаровательную манчжурку и, не снеся вида красоты, позволил себе поцеловать ее прямо в уста. Барышня же оказалась дочерью начальника города – по-местному айбаня. Тот устроил суд над перепуганным Ловеласом и отправил его на российский берег с запискою, в которой просил благовещенского губернатора высечь виновного бамбуковой палкой, однако не очень больно. Передают, что губернатор смеялся до слез, наказанием пренебрег, о чем при случае и донес айбаню, сославшись на то, что в России попусту не секут. Престарелый китайский начальник крепко задумался, а после сказал: «Хорошо у русских, да только как бы не избаловался народ». И поехал на свою сторону Амура.