Такой поворот оказывается слишком внезапным. Обескровленный мозг чуть не проебывает вспышку. Лишь закаленное тренировками тело спасает от столкновения с резвой капсулой смерти.
Отпрыгнуть успеваю в самый последний момент. Но словно одного испуга недостаточно, дамочка останавливает своего микрозверя возле багажника моего джипа. Надежно перегораживает выезд и, не дав мне очухаться, походкой от бедра удаляется к лифту.
В редакцию известного питерского интернет-портала вваливаюсь лишь черед пятнадцать минут. Пять из них потрачены на разборки с охраной парковки. Еще десять ушло на сражение с собственной эрекцией.
Оба мероприятия оказались настоящими испытаниями. Дежурный охранник вначале изображал глухого, потом немого, а когда я пригрозил вызвать полицию, предложил составить жалобу в письменном виде и даже сунул в узкое окошко мятый лист и огрызок зеленого карандаша.
С флагштоком дело было не легче. То, с чем в обычной ситуации я мог справиться за пару минут при помощи дыхательной гимнастики, в условиях адреналинового шока не желало проходить ни через пять, ни через семь минут.
Несмотря на боль, контуженный младший отказывался принимать свое компактное походное положение. Буравил упрямой башкой жесткую ширинку. Иногда, словно вспоминая охреневшую мышку, крупно вздрагивал. И стоял! Памятником, мать его, Кутузову! Такой же одноглазый, упрямый и способный сдать хозяина, но добиться цели.
После такой «прелюдии» у кабинета главного редактора я уже готов сношать и угнетать.
– Ты обещал мне своего лучшего журналиста. Такого, который достанет все скелеты из шкафа моего клиента. Где он? – захлопнув дверь, сразу перехожу к делу.
– Я обещал – я нашел, – разводит руками Василий Иванович Ломоносов, однофамилец великого ученого и заодно один из самых занудных работников прессы.
– Буровой со дня на день вернется на родину. Я два года угрохал, чтобы выманить его сюда! Кто будет заниматься расследованием?
– Кира Самсонова.
Ломоносов достает из стола папку и кладет передо мной. Сквозь прозрачный пластик вижу фотографию – девушка…
– Да она же ребенок!
– Фото старое. С паспорта. Сейчас ей двадцать девять.
– Я, конечно, слышал модную херню о равноправии, но… – Оттянув ворот рубашки, откашливаюсь. – У тебя что, мужики закончились?
– Ярослав, мужики покупаются и продаются на раз-два! Не успею я озвучить задание, как мужик будет искать, кому продаться подороже, – ухмыляется главред. – Ты просил самого принципиального и неподкупного. Вот! – Он стучит толстым, как сосиска, пальцем по папке.