Мама глубоко вздохнула и прошла на кухню.
Лиз едва на нее взглянула. Мать Греты сидела за обеденным столом, заваленном фотографиями и распечатками газет – жуткая скатерть, усеянная улыбками Греты и отвратительными заголовками: «Мертвая уэльская школьница была образцовой ученицей», «В поисках чудовища: кто убил Грету Пью», «Уэльский ангел: город скорбит». Больше на кухне никого не было. Хаос последних дней повсюду оставил свои следы: жир и крошки на столешницах, грязная посуда, застывшие липкие пятна на белом фарфоре, остатки пищи в тарелках (хлеб заворачивается по краям, соусы неприятно пахнут), пол усеян едой.
– Спасибо, что пришла, – сказала Лиз на удивление спокойным, ровным голосом, не отрывая взгляда от газетных заголовков, кричащих о ее мертвой дочери.
Она выглядела такой нормальной.
Не просто нормальной, подумала мама. Волосы уложены в идеальную прическу, на лице – изысканный макияж. У Лиз был свой особенный, фирменный парфюм – какие-то дорогущие духи, которые обычно продают в массивных пузатых бутылочках и преподносят на годовщины и дни рождения. Сейчас мама чувствовала их аромат, перемешанный с вонью гниющей еды и чуть слышным запахом тоста и кофе, оставшегося от завтрака.
– Лиз… – Мама шагнула к ней. – Мне очень, очень жаль. Я не знаю, что сказать.
Лиз подняла взгляд, как будто удивившись. Потом медленно кивнула:
– Спасибо… – (Словно мама постирала ее шелковую блузку или отдраила кухонный шкаф.) – Ты не могла бы прибрать по всему дому? Люди приходят, чтобы выразить соболезнования. И Бедвир приехал из университета, а ты знаешь, он тот еще свин.
– Да, конечно, – прошептала мама, думая о том, что Лиз, должно быть, совсем не в себе, раз ведет себя так обычно.
В воздухе чувствовалось опасное напряжение, как будто в любой момент Лиз могла завыть или начать крушить все вокруг. Горе всегда непредсказуемо, а такое горе… Впрочем, мама плохо его понимала, поэтому решила больше об этом не думать.
– И возьми, пожалуйста, домой постиранные вещи, – добавила Лиз. – В корзине куча белья, все надо погладить. За день с этим точно не справиться.
Мама приступила к работе. Она передвигалась по дому очень тихо, стараясь никому не попадаться на глаза. Люди приходили и уходили, почти никто не замечал маму – лишь несколько человек кивнули в ее сторону, когда их провожали в кабинет. Бедвир сидел в гостиной и смотрел «Нетфликс». На маму он даже не взглянул, не говоря уже о том, чтобы поздороваться. (Скорбь здесь ни при чем. Он всегда был снобом.) Кельвина мама так и не встретила, хотя слышала его за дверью кабинета – единственной комнаты, которую она никогда не убирала. Он разговаривал по телефону приглушенным голосом и, казалось, готов вот-вот заплакать.