С тех пор я знал, что похороны – не более чем ритуал, приукрашенный молитвами, непонятно кому предназначенными, и редко подходят людям, для которых их устраивают.
Я не хотел идти на похороны Греты, понимая, насколько обезличенной будет церемония: множество людей, повсюду камеры и репортеры, желающие запечатлеть скорбь для очередной передачи новостей. И вообще, кому охота идти смотреть, как плачут люди? Это неуважительно.
– Не говори ерунды, – сказала мама. – Мы должны пойти.
– Зачем? Никто не заметит, что нас нет.
Я надел школьную рубашку. Был четверг, но школу закрыли до конца недели, чтобы все могли сходить на похороны и не спеша погоревать. У меня не было другой приличной рубашки. Еще я надел черный галстук, который мама купила в секонд-хенде, черные школьные брюки и туфли.
– Дело не в этом. Давай, пошли.
Мама была одета, как пять лет назад на похоронах тетушки Кэт (в этой же одежде она совершала редкие вечерние вылазки в город): черные брюки, черная рубашка, туфли на высоких каблуках (непривычная деталь) и черный пиджак, сильно поблекший от стирок. Мои брюки тоже казались скорее темно-серыми, цвета грозы.
Выглядели мы ужасно.
Поминальную службу устроили в Иерусалимской церкви на Мейн-стрит, в величественном старинном здании, высоком и массивном, построенном во времена, когда у людей была вера. Заполненная толпой в черном, церковь выглядела непривычно, странно; все говорили очень тихо, как будто любой звук мог быть расценен как неуважение к памяти усопшей. На улице у церковных дверей фотоаппараты и телекамеры фиксировали каждое движение, мельчайший признак печали. Репортеры стремились поймать в объективы симпатичных молодых девушек в слезах. Они желали видеть людей сломленными, потерявшими веру перед лицом трагедии и, разумеется, получали то, что хотели. Они не слышали о прошлом церкви, о том, какой она была раньше. Здесь мы проводили наши школьные рождественские концерты. Сюда Грета ходила в воскресную школу, когда была маленькой, чтобы узнать все о Боге, Иисусе Христе, и грехе. Поколения неверующих прихожан-тинейджеров выреза́ли свои инициалы на спинках скамей, от всего сердца веря в то, что Бога нет и никто за ними не следит.
Разумеется, пришло много людей. Мы с мамой приехали рано, однако смогли найти свободные места только на верхней галерее с краю. Вся наша компания была рассеяна по церкви: Кира с мамой, Элла с Гвином (их родители по бокам), Дион с парнями из футбольной команды. Думаю, на похороны явилась почти вся школа. Мистер Ллойд устроился в первых рядах, – казалось, его пытается задушить собственный пиджак.