– Что там тебя не посадили в тюрьму? – сказал Ваня Гуток Чубуку.
– Замучили! Сказал кто-то, что монеты золотоордынские, времён хана Бердибека. Там поле заброшенное и рядом хутор. Там я родился, там моя мать живёт, от трассы до хутора нет асфальта, нет дороги, сейчас совсем бездорожье. Председатель меня не стал слушать, мол из-за пары человек дорогу не сделают. Моя мать по жиже ходит до трассы, потом по обочине. Автобусов нет. Хутор как и то селение времён хана Бердибека исчезнет. Я вот перебрался в село. Но моя родина на том хуторе. Меня всегда тянуло к тому месту. Туда, где эти монетки я нашёл. Тянет и тянет. И сердце жгёт. Еду на тракторе по трассе и смотрю туда. Туда, где монетки золотоордынские… и сердце обжигает мне, как кипятком сердце обливают… Моё родное поле… Родная земля…
Ваня Гуток выпил портвейн, пил прямо из горла. Затем достал бутылку с самогоном из кармана фуфайки и начал наливать в рюмки себе и Чубуку.
Чубук шёл домой по обочине. Остановился чёрный джип.
– Тебе куда надо?
– Из него клещами ни слова не вытащишь. Он же нажрался! Провонял всю машину солярой и бражкой! – сказал человек в длинном кожаном плаще, сидевший спереди на пассажирском.
А Чубук лежал на заднем. Он как сел в машину, сразу задремал и уже не понимал, куда его везут, и не сказал водителю, где надо остановиться.
На заднем сиденье Чубук разглядел газету. Там он прочитал слова «Убили мэра. Горожане скорбят». Год в газете «1999».
– Этого синерылого не выгонишь. А я думал – приличный человек. А это синяк.
– О олень вон стоит в двухстах метрах на обочине. Его помёт мягче, чем это сиденье.
– Ты кого помётом назвал, алконавт!
Джип остановился. Водитель и человек в очках и в плаще достали из салона Чубука. Дали пинка. Затем опять дали пинка. Чубук упал и из носа у него лилась кровь.
– Давай-ка его туда, – сказал водитель с седыми волосами и показал на канаву.
– Я механизатор. Куда вы меня. У меня фуфаечка худая.
Они взяли Чубука за руки и за ноги и не швырнули. Чубук покатился вниз и уже валялся в канаве. Чубук намок. Тучи хмурились, тёмная труба чуть приподнятая уходила в камыши. Запущенное поле. Чубук поднялся, уже промокший.
– Юкасы, бабки качают, – пробормотал он.
Он шёл вдоль трубы. Падал, лежал в мокрых кустах. Но добрался до дома.
Спустя месяц он умер. Словно сгорел, туберкулёз убил. Говорили, что в агонии он пил воду и думал, что это самогон. Также говорили, что он перед смертью схватил сына зв шею, в агонии. В последние минуты ему казалось, что он снова в том чёрном поле, раздаёт серебряные монеты, бежит и радуется. И ему хорошо от того, что он отдал свой клад людям. Чёрные тучи, промозглый серы воздух, и лёгкие забиты будто свинцовым воздухом и жгёт сердце блеск серебра в грязи. А ночью качается в одном месте тусклая звезда и мрачно вокруг, а внизу скирда, то в 1999 году еë видел Гена. Наблюдая за бледной звездой в мрачных полях произнес слова «шайтан-звезда катится», стоял на крыльце и глядел во мрак сельских этих тихих углов от бессонницы.